Ознакомительная версия.
В тот же вечер, отметив обретение паспорта легким ужином в плавучем ресторане «Чайка», пришвартованном к волжской набережной, Кононов попытался поселиться в гостинице – одной... другой... третьей... – и понял, что это серьезная проблема. «Нет, – отвечали ему, как известному мистеру Твистеру, – в гостинице мест...» В конце концов, уже около полуночи, ему удалось, сунув в паспорт десятку для администраторши, устроиться в чуть ли не пятидесятиместном помещении, полном казахов и армян, в Доме колхозника возле центрального рынка. Только на одну ночь! И тогда же Кононов решил, что нужно, не откладывая, отправляться в большое турне по Советскому Союзу. И, пока тепло, начать с Северо-Запада: Ленинград, потом Таллин, Рига, Вильнюс... Но перед этим обязательно заехать в Москву, где находился еще один указанный Сулимовым тайник – деньги на такое путешествие требовались немалые, а он не собирался ни в чем себе отказывать. Это был его приз, его вознаграждение за сохранение неприкосновенности прошлого и будущего...
Посвятив утро походу по магазинам, дабы приобрести разные необходимые вещи в дорогу, Кононов пообедал в кафе «Молочная» на углу «Правды» и Урицкого, а потом зашел во двор детства и устроился на скамейке под дубами, рядом с вознесенным на высокий постамент бюстом «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина, земляка, имя которого носил не только город, но и университет. Наискосок от скамейки, в отдалении, сквозь кусты сирени проглядывала дверь подъезда, где он жил когда-то – в квартире номер пять на первом этаже. Впрочем, Андрей Николаевич Кононов жил там и сейчас – катал по комнате игрушечные грузовички и легковушки, таскал из кухонного буфета приготовленные на компот сухофрукты, разрисовывал цветными карандашами картинки в книге сказок «Чудесный колодец» и ронял на пол зеленый стеклянный абажур отцовской настольной лампы; помнилось Кононову, что в детстве он разбил аж два таких абажура – с интервалом буквально в два-три месяца, а то и меньше. («Маленькие детки – маленькие бедки...» – со вздохом говорила мама).
Просидев так около часу, он успел увидеть возвращающуюся с авоськой из «пироговского» (по имени бывшего, дореволюционного владельца) магазина соседку Анну Константиновну и угрюмого отставника Чернова из второго подъезда, в неизменной длиннополой шинели и неизменных, угрожающе цокающих по асфальту сапогах. А потом дверь за кустами сирени открылась – и на крыльцо, обрамленное мальвами и высокими бархатцами, которые все здесь называли «золотыми шарами», выкатился толстощекий пацаненок в коротких синих штанишках и синей футболке, с лопаткой и большим самосвалом в руках – о, Кононов отлично помнил эту чудо-машину с витрины «Детского мира», подарок отца на день рождения; да, было ему тогда всего три года, но все-таки он – помнил!
Кононов невольно подался вперед, вглядываясь в пацаненка, соскочившего с крыльца и устремившегося к песочнице, – у него перехватило дыхание и все окружающее стало вдруг нереальным, словно во сне. А вслед за пацаненком на крыльцо вышла молодая женщина в красном с черными узорами халате, она несла таз с бельем, и солнце золотилось в ее каштановых волосах... Кононов поспешно прикрыл лицо ладонью – и пальцы его стали мокрыми от неожиданных неудержимых слез...
И даже когда он ехал в вагоне электрички, все больше удаляясь от Калинина – «Лазурная»... «Черничная»... «Завидово»... «Московское море»... – то и дело хрипловато раздавалось в динамике, – перед глазами у него стояла одна и та же картина: трехлетний мальчуган у песочницы и женщина с родным, любимым лицом на крыльце, женщина, озаренная солнцем и его маленькими земными подобиями – «золотыми шарами» в палисаднике...
Бродить по так и не ставшей для него «своим» городом Москве у него не было ни желания, ни настроения. Выйдя из электрички, он тут же, на Ленинградском вокзале, выстояв приличную очередь, взял таки билет на ночной экспресс до северной столицы, а потом нырнул в метро, проехал по кольцевой и, сделав пересадку на «Таганской», добрался до Вешняков. Где-то там, в районе улицы Молдагуловой, по данным Сулимова, находилась еще одна заначка, до которой следственные органы должны были добраться только в октябре семьдесят первого. Но в этой новой реальности, в очередной раз измененной Кононовым, добраться до заначки им было не суждено.
Тайник находился возле обширного парка, на какой-то заброшенной еще с хрущевского, наверное, периода очередной «стройке коммунизма» – и, как оказалось, денег там вполне хватало на более чем безбедную жизнь в течение года, а то и двух. Спрятав деньги в сумку – вторую, с вещами, он оставил в камере хранения на Ленинградском вокзале, – Кононов выбрался из недостроенных руин и, чувствуя себя Крезом (приятное, черт побери, это было чувство!), раскошелился на с трудом пойманное такси. До отправления поезда оставалась еще уйма времени и он решил съездить в Замоскворечье. Просто посмотреть...
Молчаливый водила, то ли нутром, то ли особым двадцатым чувством, присущим работникам сферы советского сервиса, почуявший, что клиент при деньгах и с оплатой и чаевыми проблем не будет, безропотно петлял туда-сюда по замоскворецким улочкам и переулкам, а Кононов вертел головой во все стороны, пытаясь отыскать тот невзрачный дворик. И отыскал таки. И, попросив таксиста подождать, беспрепятственно вошел в незапертый подъезд. И прокатился на лифте – сначала вверх, а потом вниз. То есть до первого этажа – и только. Потому что еще ниже лифт опускаться не собирался. И вообще это был другой лифт, не из две тысячи восьмого, а старый и обшарпанный, как и подъезд. Отправив его наверх, Кононов заглянул сквозь сетчатое ограждение и увидел дно шахты с амортизаторами – или как там называются эти штуки, – набросанными окурками и растерзанными «фуражками» от горячительных напитков. Дно не было похоже на крышку люка, под которой скрывалось бы продолжение шахты. Седьмой отдел в семьдесят первом году пока еще не нуждался в засекреченных подземных обителях... А может, и отдела такого тогда не было.
Ночью он сел в поезд – вагончик тронулся, перрон остался – и пустился колесить по советским градам и весям, дав себе твердое слово не сушить мозги проблемами и размышлениями, а расслабиться и получить удовольствие – то есть, в данном случае, просто наслаждаться путешествием по просторам родной страны. Разве мог он когда-нибудь мечтать о такой увлекательнейшей поездке?!
Правда, уже наутро, в Ленинграде, он убедился, что никому в стране победившего социализма нет дела до отечественных туристов-одиночек – в смысле, где и как такому одиночке устроиться на ночлег. Вместо того, чтобы любоваться шедеврами Эрмитажа и Русского музея, вместо того, чтобы бродить среди надгробных памятников Александро-Невской лавры и фонтанов Петергофа, вместо знакомства с экспозицией Казанского собора, превращенного в музей истории религии и атеизма, вместо посещения Марсова поля и легендарного крейсера «Аврора», Кононов весь первый день своего пребывания в «Петра твореньи» потратил на мотание по гостиницам. «Балтийская» на Невском и «Заря» на Курской... «Киевская» на Днепропетровской и «Ленинградская» на Майорова... «Московская» на Московском и «Нева» на Чайковского... «Россия» на площади Чернышевского и «Северная» на площади Восстания... «Турист» на Севостьянова и «Южная» на Расстанной...
Ознакомительная версия.
