— Не трогай меня! Ты, когда мне туда лезешь, мне в глаза не глядишь, — добавила она мстительно. — Потому что у тебя глаза как у рыбы. У гадкой снулой рыбы.
У Оскара сделалось такое лицо, что девочка разревелась и выбежала из каюты.
* * *
Бухнуться в кровать, повернуться спиной к двери, скататься в клубочек — чтобы были видны трогательные позвонки. Поза обиженного котёнка. Символизирует крайнюю, запредельную обиду на весь мир вообще и на обидчика в частности.
Анна-Мария прекрасно понимала, что помещение сканируется следящей системой корабля, и что Оскар прямо сейчас смотрит на неё через монитор.
На самом деле она напряжённо размышляла.
Влюбить в себя жабообразного дядьку, который тут, оказывается, рулит всеми раскладами, оказалось на удивление легко. Дядёк повёлся сразу — на самую обычную «лолиту». Эту нехитрую тактику — ручки, губки, голые коленки, капризный голосок, прикосновения, первая близость, слёзы, капризы и так далее — она сначала освоила по пособиям, а потом хорошенько отточила на друзьях семьи, а также и на самом папаше Ферминале. Друзья семьи расплачивались ценными подарками. Законному отцу её прелести достались бесплатно — чтобы тот не мешал работать. Долгое время Анна-Мария думала, что хотя бы мама ни о чём не подозревает. Пока случайно не узнала, что та не только в курсе дела, но и посильно участвует в бизнесе, взимая с её кавалеров дополнительную плату, превосходящую скромные дочкины расценки на порядок. Она наябедничала папе, и тот объяснил ей, что стряхнуть маму с хвоста проблематично: в чём — в чём, а в этих вопросах у госпожи Ферминале была щучья хватка. Тогда девочка поговорила с мамой сама и выцыганила у неё пятнадцать процентов сверху…
Как бы то ни было, Оскар оказался очень лёгкой добычей. Однако, дальше ходу не было. Она могла сколько угодно вертеть этим липучим дядьком, но одно она поняла твёрдо: развести его на серьёзное изменение ситуации не получится.
Она немножко подумала над чисто теоретическим вопросом: каким образом паршивый говнокрут — девочка прекрасно знала, как называют космонавты оператора биологических систем замкнутого цикла и каково его положение на борту — сумел перебить экипаж и захватить корабль? То, что он именно это и сделал, у неё не было ни малейших сомнений — в обычную оскаровскую сказочку о какой-то непонятной катастрофе она не поверила ни на кредит. Вопрос был в том, как ему это удалось. Может быть, ей будет полезно это знать. Мало ли как оно всё сложится дальше.
Анна-Мария не собиралась убивать Оскара, хотя была способна это проделать. Но она знала, что после его смерти на борту начнётся хаос, и власть возьмут Мухин или Тусе. Её, скорее всего, попользуют в качестве подстилки и отправят на мясо. В самом лучшем случае победитель возьмёт её к себе в гарем. Влюблённый по уши Кралевский заморозил всех своих женщин, сделав её единственной. Но новый хозяин корабля миндальничать не будет. Если, конечно, он вообще оставит её в живых. После гибели Оскара система очистки очень скоро придёт в негодность, а другого говнокрута нет даже на складе тел — об этом ей сказал сам Оскар, и она была склонна ему верить в этом вопросе. В случае чего единственным источником питания останется человечина… Нет, убивать его нельзя. Во всяком случае, до того момента, когда она сумеет связаться с внешним миром.
Между тем, она была уверена, что Кралевский за ней следит — постоянно и неотступно. Скорее всего, он сейчас пялится в экран и рассматривает её спину, забросив прочие дела. Это плохо: подданные наверняка почуяли слабину, у толпы на это звериный нюх. Наверняка в ближайшем окружении уже зреют заговоры. Чего доброго, дядька попытаются скинуть. Разумным решением было бы его не убивать, а пленить — чтобы он контролировал очистные системы под присмотром… Нет, всё это её не устраивает.
Что ж, подумала Ферминале. Кажется, придётся какое-то время поиграть в хорошую девочку. Не слишком долго, пока муть в голове у толстогубого уродца ещё не осела. Но пока что — пусть он немного успокоится и займётся делами управления. Пока она будет искать слабое звено в его системе.
Она легко перекатилась на бочок и улыбнулась сквозь подсыхающие слёзки.
* * *
Верный слуга своего господина, Ли Юн, сидел, скорчившись, в своей каморке и вспоминал свою хозяйку, Терезу Макгрегор.
Воспоминания ходили вокруг него, словно угрюмые гости.
Вот она, совсем ещё юная Тереза Макгрегор, приподнимаясь на цыпочках, пытается дотянуться лицом до огромной жёлтой лилии, которую держит в руках её отец — высокий, красивый, ещё не подсевший на синтетические эндорфины. Девочка тянется за цветком, вытягивается в струнку — подрагивающие кудряшки рассыпаются лёгким пеплом, футболочка обтягивает крепенькие грудки… Он поспешно опускает глаза: на это слуге смотреть не положено.
А вот она же, спящая, в огромной кровати под балдахином. Велено её разбудить, но он никак не осмелится коснутся её тела: это кажется ему святотатством. Он только смотрит на спутанный ворох волос на подушке — как перья упавшего голубя. Наконец, он касается одеяла, приподнимает его — и видит острые ключицы, и вдыхает тёплый аромат сонного тела. Одеяло сползает ниже. В последний момент он понимает, что на ней нет лифчика — и успевает отвернуться, чтобы не увидеть запретное. За спиной — шорох, слабое «ой», писк — «не поворачивайся». И шорох надеваемой одежды, сводящий с ума.
Тереза на морском берегу, под дождём. В сумрачных волнах сияют отражения молний. Он держит над ней «зонтик» — источник энергетического поля, отталкивающего воду. По сути дела, это миниатюрный генератор Макгрегора — тот самый, благодаря которому люди впервые пробили пространство. Увы, теперь эта штука используется только в качестве дорогостоящей игрушки… Он пытается сосредоточиться на мыслях о прогрессе технологий, но рука предательски дрожит, и струя воды, прорвавшись через силовые линии, окатывает девочку ледяной волной. Девочка визжит и прижимается к Ли Юну…
Он пытается вспомнить другое. Вот тридцатилетняя женщина с красивым злым лицом бьёт его туфлей. Вот она же, пьяная и несчастная, целует его в ухо, кусает за мочку, шепчет какую-то непристойность. Он отстраняется, зная, что если сейчас воспользуется её слабостью, то больше не сможет ей служить… Вот она же — ей завтра будет тридцать шесть, она называет это «тридцать с хвостиком» — стоит на краю ванны, задрав ногу, и изучает при помощи маленькой телекамеры свой пах. «Ли, посмотри, у меня там, кажется, бородавка». Он смотрит и подтверждает — да, бородавка, судя по всему — какой-то новый штамм старой как мир конической папилломы, это лечится… А вот Тереза сразу после оргазма, с некрасивым лицом, покрытым красными точками, требует, чтобы он вытер ей потную спину сухим полотенцем… А вот из душа выходит мужчина, на которого Тереза потратила предпоследний год жизни… А вот…
