— То, что говорит доктор Зибелинг, и то, что он понимает, — это далеко не одно и то же.
Я почувствовал, что Джули напряглась, между бровями у нее появилась едва заметная морщина.
— Так скажите ему об этом, — предложил я.
— Я как раз собирался это сделать. Потому что он квалифицированный врач-экспериментатор, и по этой и некоторым другим причинам он один из тех, кого я выбрал. — Лицо Рубая скривила мрачная усмешка. Его нога отбивала на ковре неслышный ритм.
— Почему вы так уверены, что я способный ученик?
— Это очевидно. Твое умение выставить внутреннюю защиту. Твои глаза. Тот барьер, который возник в результате психической травмы, можно разбить. Эти дилетанты едва ли преодолеют его. И твой разум засияет, как яркая звезда.
Мои глаза… Я провел рукой по шраму над левым глазом, вновь почувствовав тревогу. Лицо Рубая изменилось, изменилась и тема разговора.
— Сейчас ты как бы отбываешь срок условного наказания за то, что тебе не понравилось внимание вербовщиков Контрактного Труда. Неужели это так плохо по сравнению со Старым городом? Они говорят: «Контрактный Труд создает миры». Что именно там любой приобретает навыки и на него делают ставку. Что это возможность убежать из Старого города, что это выбор…
— А еще говорят, что лучше сразу подохнуть, чем жить в Старом городе. Но это не означает, что я хочу попасть из огня да в полымя. По крайней мере, в Старом городе я знал, чего ожидать.
— Понятно, — Рубай внимательно слушал меня. — И чем же ты занимался?
— По большей части воровал и всегда выходил сухим из воды. А здесь я — «телепатический клептоман».
Мои губы дрогнули. И тут я почувствовал, как Рубай впервые устанавливает со мной телепатический контакт не для вторжения, не для сбора информации, а для передачи затерянных в его памяти образов. Передо мной прошли картины жизни оборванного голодного мальчишки с энергией пси, бушующей в его голове, как пожар; мальчишки, проклятого Даром, как и огромная армия псионов в сотнях трущоб, городов и миров. Но в этих картинах не было пораженческих или капитулянтских мотивов — их герой был готов продавать свои пси-способности любому, кто больше заплатит, и делать все, за что платили. Все что угодно. И ему всегда щедро платили или сожалели, что не могут дать адекватную сумму.
Через некоторое время бывший оборванец вел уже жизнь, далекую от труда, и мог себе позволить не торговать своими талантами. Однако он продолжал сотрудничество с сильными мира сего, уже диктуя условия, если предложение было выгодным, потому что он был лучшим и любил доказывать это.
Рубай сидел напротив меня, его высокомерие было как направленный на нас бесцветный огонь, а небо за окнами в отчаянии плакало: Квиксилвер! Я понял, что этот человек был сам Квиксилвер. Он сам пришел за нами, не замаскировав свою внешность и оставив в дураках Службу Безопасности, настолько он был уверен в себе.
Его ледяные зеленые глаза неподвижно сосредоточились на мне: интересно, что он мог прочесть в моем лице после того, как прервал телепатический контакт?
— Итак, вы готовы выслушать мое предложение?
— О да! — Мой натужный голос едва достиг ушей, но я продублировал ответ мысленно, чтобы он мог прочитать его. Джули, в свою очередь, кивнула, отвечая лишь на устный вопрос.
— Хорошо! — Рубай встал. Прием закончился и, создавалось впечатление, не слишком удачно для нас. — Я скоро опять найду вас.
И он исчез. Едва заметным дуновением воздух заполнил пространство, которое только что занимал Рубай. Мы долго молча смотрели то на это опустевшее место, то друг на друга.
— Квиксилвер. Джули, это был он. Вот здесь.
— Сам Квиксилвер? Ты хочешь сказать… — Она замолчала, оглядываясь по сторонам и пытаясь сконцентрироваться.
— Ты можешь расслабиться, если даже он слушает нас. Если он собирается узнать о конечной цели наших занятий, лучше, если он сделает это сейчас. — Я почти желал этого. — Пока для нас это не зайдет слишком далеко. — Я провел пальцами по горлу.
— Он может убрать нас и ничего не почувствовать при этом, это так?
Я кивнул. Вспомнив о тех картинах, которые он мне показал, я похолодел.
Квиксилвер был словно изо льда, он мог сделать кому угодно что угодно, не испытывая никаких угрызений совести. Когда-то, возможно, он был чувствительным и даже сентиментальным, а я не раз наблюдал, как люди такого типа под давлением жизни в Старом городе утрачивали человеческие черты. Но неужели мы похожи на него?
— Первый раз я видела нечеловеческое существо, — Джули обняла себя за плечи, как будто ей было холодно.
— Так значит, тебе повезло, — пробормотал я. Нечеловек, недочеловек, чужак, пришелец… Мои глаза… Что он говорил про мои глаза?
— Нужно немедленно найти Ардана. — Джули уже поднималась. — Мы скажем ему…
Я пожал плечами:
— Рубай, наверное, уже делает это за нас.
— Но мы же не могли его удержать. Мы не скажем Ардану, что это сам Квиксилвер. Ардан не представляет, с кем имеет дело. Он не читает мысли…
— Да все с ним будет в порядке. В конце концов, Рубай не будет ничего предпринимать в этих стенах. Да и потом — у Зибелинга хорошее чутье на подонков. — Я скрестил руки на груди. — По крайней мере, мне он часто повторяет это.
Джули села.
— Не надо. — Она вновь нахмурилась, прочитав мои мысли. — Не сейчас. Если сейчас мы не будем держаться вместе…
Я не пытался уйти от разговора.
— (Это не моя вина!) Зибелинг всегда препятствует этому. Ты знаешь, что не я! — Тут я сообразил, что именно пытался сказать. — Тебе известно это, Джули, разве не так? — Я придвинулся к ней.
Она кивнула, сжав губы.
— Да, конечно. — Ее голос почти умирал. — Но попытайся… не испытывать к нему такой ненависти, Кот. У него внутри глубокая рана, нечто невыразимо трагическое. — Она сделала движение рукой, как будто стряхивая видение. — Я еще не знаю, что именно, это очень запутанно и скрыто. Но это связано с тобой… — Она старалась не смотреть мне в глаза. — Он не желает делать тебе больно.
— А мне-то что? Это не дает ему право постоянно ранить меня!
Что-то, связанное со мной. Что-то в моих глазах, как сказал Рубай.
Зибелинг тоже упоминал об этом, пытаясь начать разговор, который я не хотел продолжать…
— Джули, — перевел я дыхание, — что он хотел сказать о моих глазах?
— Кто? — Она вошла в мои мысли, прослеживая их ход.
— Рубай. И Зибелинг. Оба говорили что-то о моих глазах. У меня зеленые глаза. Но у всех псионов они такие. — Я представил глаза Рубая — бирюзовые, как лед на море. — Разве не так?
