На сей раз Шишкин писал на какой-то дамской раздушенной бумаге с игривыми рисуночками вверху; писал он огрызком химического карандаша и, как всегда, по-русски, но латинскими литерами и с собственной орфографией:
"Дорогой Павлик, - писал он, - nastupajut rechitelnye dni! Ja bezumno zaniat, vibratca k vam nie smogu. V to ge vremia vy mnie neobhodimy. В четверг двенадцатого состоится очередное заседание думы. Предполагается резкое выступление Шингарева - неважно о ч ем. Отвечать должен, кажется, Марков-Валяй, опять-таки - наплевать. Важно, что там буду Я. Ты понимаешь, что это значит?!
Мне надоело ждать: покажу когти, и они станут поворотливее. К черту положение просителя; у меня есть все основания диктовать свою волю. Дураки сорвали мне умно задуманный опыт в Техноложке; всё было должно идти не так; век живи, век учись, - сам виноват. Неважно: дума исправит дело. Кстати, я создал бесцветный и лишенный запаха вариант.
Не сомневаюсь в успехе. Тем не менее: ты наймешь на часы таксомотор и будешь держать его с часа до четырех у подъезда дома 37 по Таврической. Это - угловой дом, по Тверской он - 2. Мотор должен быть наготове. Сергеев мотор не пригоден: слишком заметен. Ты - рядом с шофером. Я прибегну к твоей помощи лишь в крайнем случае. Если всё кончится по плану, как только разъезд из дворца придет к концу, - поезжай домой не ожидая меня. Ja zajavlius priamo na Mogajskuju i my potorgestvujem cort voz'mi!"
Privet vsem! Tvoj Venceslao
Был там и постскриптум, тоже латиницей: "Не пытайтесь мешать мне, хорошего ничего не получится".
Вот видите как? Он ни о чем не просил - он приказывал. Он не сомневался в нашем повиновении и был прав. Мы долго спорили, шумели, возмущались, а ведь сделали, как он велел: мы были в безвыходном положении. Ну как же? Пойти, сообщить властям предержащим? Мы же как-никак русские студенты...
Четверг тот выдался тихим, теплым, безветренным и влажноватым. Бывают в Питере такие дни: весна идет-идет, да вдруг задумается: "А что же это, мол, я делаю? Не рано ли?" От мостовых и стен веяло душной сыростью, пахло "топью блат". На западе, над заливом, как будто собиралась гроза...
Точно в час дня я на таксомоторе занял предписанную позицию. Место оказалось приметное: в этом самом доме на верхнем этаже помещалась квартира поэта Вячеслава Иванова, знаменитая "Башня"; баккалауро все продумал: машина у такого подъезда не должна была привлечь внимания. Шофера же подобрал я сам - мрачного, ко всему, кроме чаевых, равнодушного субъекта. Уткнув нос в кашне, он немедленно заснул, я же занялся какой-то книгой, всё время поглядывая на часы.
Я не знал, когда начинаются, когда кончаются думские бдения, - кого из нас это интересовало? Время тянулось еле-еле... Наконец впереди на Шпалерной замелькали взад-вперед автомобили: дело идет к концу? Никогда не случалось мне выполнять подобные задания, я насторожился. Но... четверть часа, сорок минут, час... Движение стихло. Венцеслао не появился. А в то же время мне стало казаться, что там, внутри дворца, произошло что-то чрезвычайное...
С Тверской пришел на рысях полуэскадрон конных городовых. Они проскакали мимо меня и вдруг быстро окружили дворец: два всадника, спустя минуты, оказались даже в саду, за его решеткой... Один остановился саженях в двадцати впереди меня; буланая сытая кобыл ка его приплясывала, переступая красивыми ногами; седок хмуро поглядывал туда-сюда... Венцеслао не было.
Потом туда же, к дворцу, торопливо прокатилось несколько карет скорой помощи, - убогие, с красными крестами... Что такое?... Прошло еще некоторое время, и вот ручеек людей в штатском - пешком, извозчиков туда, что ли, не пропустили? - двинулся и по Шпалер ной и по Таврической... Да, это были, безусловно, депутаты думы - "чистая публика", в котелках, в мягких фетровых шляпах. Могли среди них быть и посетители "гостевых лож", и журналисты... Странно: никто из них не ехал ни на чем: все они торопливо шли - те порознь, эти - маленькими группками, в какомто странном возбуждении, то непривычно громко разговаривая, то хватая друг друга за пуговицы, то как бы со страхом шарахаясь друг от друга... Нет, это ничуть не было похоже ни на какой обычный думский политический скандал; это _очень_походило_на_... Но его-то, Венцеслао-то, не было!
Выйти из автомобиля, остановить первого встречного, спросить, что произошло? Не знаю, что бы мне ответили, и ответили ли бы, - почем я знал, какое действие оказывает новая фракция шишкинского газа? Но не в этом дело, - я не рисковал ни на миг оставить сво е место: а что, если именно в это мгновение?.. Терзаясь и мучаясь, я сидел в "лимузине". Шофер проснулся, поглядел на часы, уперся глазами в газету "Копейка"... Стало смеркаться.
Наконец всё вокруг успокоилось. Скорая помощь уехала. Снялись со своих постов конные городовые, безмолвные, мрачные, в круглых меховых шапках с черными султанчиками. Улицы опустели... Где Венцеслао?
Дольше ждать не было смысла. Я приказал везти меня к Царскосельскому вокзалу, к поезду. Так - мне показалось - осторожнее. На Можайской меня ждали: вот он и Лизаветочка. О Венцеслао и тут никаких сведений.
Всё сильнее тревожась, мы перебирали тысячи возможностей. Но прежде всего следовало узнать, что же было сегодня действительно в Таврическом дворце... Как это сделать?
Решили начать с самого простого: почему бы не позвонить прямо в канцелярию - закончилось ли уже заседание думы?
Сердитый баритон крайне резко ответил нам, что сегодня никакого ни-ка-ко-го! - заседания не было... "Да, не было! А вот очень просто как не было! Оно... Оно отложено до понедельника... А? Чем еще могу служить?"
Мы переглянулись. Как же не было? Я-то знал, что оно было!
В шесть часов Анна Георгиевна покормила нас... Ведь как запоминаются в большие дни всякие малые мелочи, ерунда... Вот сказал - "покормила", и точно: запахло вокруг рассольником с почками...
В девять вечера мы пили чай, тоже вчетвером. Венцеслао не являлся, не звонил... В полночь Сергей вызвал из дома свой мотор и уехал. Мы легли спать в самом смутном состоянии духа; Анне Георгиевне так ничего и не сказали...
Утром тринадцатого Сладкопевцев примчался ни свет ни заря, и на нас обрушились новые непонятности.
Его отец, по его просьбе, позвонил своему доброму другу Александру Ивановичу Гучкову - так просто: спросить, что вчера любопытного было в думе? "Александр Иванович изволили отбыть на неопределенный срок в Москву-с!" Отбыл? Так-с... А если - к Капнистам? "
Их превосходительство не вполне здоровы... А ее превосходительство поехали на дачу... Не откажите позвонить на той неделе..."
Между тем по городу, несмотря ни на что, побежали всякие смутные шепотки. Шушукались, будто вчера в думе разыгралось чтото вовсе неслыханное и несообразное... Депутату Аджемову как будто бы сломали ребро.... Которого-то из двух Крупенских отвезли в Евгеньевскую общину... Наталья Александровна Усова хотела узнать подробности по телефону у Анны Сергеевны Милюковой, но та вдруг ужасным голосом прошептала: "Душечка, ничего не могу вам сказать: свист и кнут! Правда, затем выяснилось: Анна Сергеевна сказал а не "свист и кнут", а "лё сюис экут" - "швейцар подслушивает", но это же еще ужаснее!..
