– Но я живу не во Фрипорте, – сказал Скотт. – Я…
– Он р-робок! – и хриплое хихиканье здоровяка вдруг перешло в рычание:
– О робкая юность, любовь моя. – Его рука опять легла Скотту на ногу.
Скотт поднял взгляд на мужчину, и лицо его вытянулось. В нос ему ударял густой запах виски и дым сигары. Кончик сигары то разгорался, то потухал, разгорался и потухал.
– Я выхожу здесь, – сказал Скотт.
– Ладно тебе, паренек, – сказал здоровяк, следя одновременно за дорогой и за Скоттом. – Ночь еще юна. Правда, время детское: едва перевалило за девять. И потом, – продолжал он сладким голосом, – у меня в холодильнике ждет тебя аж целый килограмм мороженого. Не порция какая-то, а…
– Пожалуйста, выпустите меня здесь. – Через штанину Скотт чувствовал горячую руку мужчины. Он попытался отодвинуть от него ногу, но ничего из этого не вышло. Сердце от испуга забилось часто-часто.
– Ну, успокойся, дружище, – сказал мужчина. – Мороженое, торт под веселую похабщину, – что еще могут ожидать от вечера два странника, как мы с тобой? А?
Рука мужчины сжала ногу Скотта так, что тому стало не по себе.
– А! – вскрикнул Скотт, морщась от боли. – Уберите свою руку! – добавил он уже более низким голосом.
Мужчина переменился в лице, услышав в голосе Скотта раздражение взрослого человека и решимость дать отпор.
– Остановите, пожалуйста, машину, – произнес Скотт гневно. – Осторожно!
Мужчина резко отвернул машину от обочины.
– Не волнуйся, малыш, – сказал он, выдав голосом свое возбуждение.
– Я хочу выйти, – у Скотта уже тряслись руки.
– Мой милый мальчик, – сказал вдруг мужчина жалостливым голосом, – если бы тебе были знакомы, как мне, унылое одиночество и…
– Останови машину, черт возьми!
Выражение лица мужчины стало суровым, и он рявкнул:
– Как ты разговариваешь со старшим, грубиян! – Вдруг он отдернул правую руку и отвесил Скотту такой шлепок, что того отбросило к дверце.
Скотт быстро выпрямился. Его охватил панический страх при мысли, что сил у него не больше, чем у мальчишки.
– Дружок, прости меня, – тут же сказал мужчина, икая. – Я больно тебя ударил?
– Я живу за следующим поворотом, – проговорил натянутым голосом Скотт.
– Остановите здесь, пожалуйста.
Мужчина вырвал изо рта сигару и бросил ее на пол.
– Я обидел тебя, – сказал он плаксивым голосом. – Я обидел тебя непристойными словами. Пожалуйста, прости меня. Посмотри на то, что за этими словами, под этой маской веселости. За ними – черная печаль, полное одиночество. Ты это понимаешь, дружище? Ты еще молод, и ведомы ли тебе мол…
– Мистер, я хочу выйти, – сказал Скотт голосом ребенка, полусердитым, полуиспуганным. И самым ужасным в том, как он это сказал, было то, что Скотт уже сам не мог понять, играл ли он или это было искреннее чувство.
Мужчина свернул к обочине шоссе.
– Что ж, тогда покинь меня, – сказал он с горечью в голосе. – Ты ничем не отличаешься от всех остальных, ты такой же, как все.
Дрожащими руками Скотт открыл дверцу машины.
– Доброй ночи, мой милый принц, – сказал здоровяк, пытаясь найти в темноте машины руку Скотта. – Доброй ночи тебе, и пусть твой ночной покой наполнится самыми добрыми сновидениями. – Хриплая икота прервала его прощальную речь. – А я поеду дальше – голодный, холодный… опустошенный.
Ты не поцелуешь меня один раз? На прощанье, на…
Но Скотт уже выскочил из машины и побежал прямо к автостанции, которую они только что проехали. Мужчина, повернув свою большую голову, смотрел назад, на убегавшего от него во все лопатки мальчика.
Раздавался глухой стук: как будто кто-то стучал молотком по дереву; как будто какой-то учитель, пытаясь казаться спокойным, барабанил огромным ногтем по классной доске. Этот стук тяжело отдавался в спящем мозгу. Скотт зашевелился на кровати и перевернулся на спину, судорожно разбросав руки.
Тут-тук-тук. Скотт застонал. Затем слабо приподнял руки и снова их уронил.
Тук. Тук. Уже в полудреме он раздраженно заворчал.
Вдруг капля воды разбилась о его лицо.
Захлебываясь и пытаясь откашляться, Скотт подскочил на губке. Сверху раздавалось хлюпанье воды. Еще одна капля задела его плечо.
– Что? – заспанным рассудком он пытался вспомнить, где находится, и понять, что с ним происходит. Широко раскрытые испуганные глаза бегали, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Тук! Тук! Казалось, гигантский кулак обрушивается на дверь, или нет, ужасных размеров молоток стучит по кошмарно огромной кафедре в чудовищно просторном зале суда.
Сон слетел. Скотт чувствовал, как вздрагивает грудь под ударами отчаянно бьющегося сердца.
– Боже праведный, – пробормотал он и перекинул ноги через край губки.
Они погрузились в тепловатую воду.
Ахнув от неожиданности, Скотт отдернул ноги и закинул их обратно на губку. Ему казалось, что удары раздаются все чаще и чаще. Тук-тук-тук!
Перехватило дыхание. Боже, что это…
Морщась от сотрясения, производимого в голове стуком, Скотт опять спустил ноги с кровати и погрузил их в теплую воду. Торопливо встал, затыкая изо всех сил пальцами уши. Тук, тук, тук! Скотту казалось, что он стоит внутри барабана, по которому кто-то с неистовством стучит огромными палочками. Хватая воздух ртом, пошатываясь, он двинулся к краю крышки коробки. Поскользнулся на неверной поверхности мокрого пола и, ударившись со всей силы правым коленом о цемент, закричал от боли. Со стоном поднялся на ноги и тут же снова поскользнулся.
– Чертов пол! – взорвался Скотт, но едва услышал себя в почти оглушающем шуме. В бешенстве он уперся ногами в пол, встал, поднял край крышки и проскользнул под ним наружу. Опять поскользнулся и упал, сильно стукнувшись об пол локтем. Острая, как нож, боль пронзила руку. Скотт вскочил, но капля воды тяжело хлопнулась ему на спину, и он снова растянулся на полу. Изгибаясь, как выброшенная на берег рыба, Скотт вдруг увидел, где протекает водогрей.
– Боже мой, – промычал он, морщась от боли в колене и локте.
Скотт встал, глядя на то, как разбиваются о крышку коробки и цементный пол капли воды. Теплая вода стекала по его лодыжкам. Он увидел еще один водопад, меньше первого, который падал с края цементной приступки и рассыпался по полу погреба.
Долгое время Скотт стоял в нерешительности, глядя на падающую воду и чувствуя, как к телу прилипает теплый, намокший халат.
И вдруг из груди его вырвался крик:
– Печенье!
Он стремглав бросился обратно к крышке, скользя по полу и с трудом удерживаясь на ногах. Поднял крышку за один край, едва устояв; поскальзываясь на каждом шагу, прошел с ней немножко вперед и накрыл свою кровать. Отпустив крышку, он бросился бежать по губке, слыша, как под ногами хлюпает, вырываясь из разбухших пор, вода.
