— Приезжай. Гончаров заболел… тяжко. Надежды нет.
Левченко от неожиданности выпустил из рук трубку. Затем, подняв её со столика — спросил, страшась услышать самое непоправимое и зная, что ничего другого услышать ему не доведётся:
— Совсем?
С той стороны послышался тяжкий вздох.
— Да. — А затем, после непродолжительной паузы, генерал добавил уже немного другим, командирским, тоном: — Завтра у меня, в девять. — И положил трубку.
Левченко вышел из безлюдного (если не считать огороженного угла с десятком компьютеров, на которых молодёжь играла по сети в "Контрол Страйк" или лазила по сайтам знакомств) переговорного пункта на улице Эмилии Платер, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Гончаров погиб! Как? Отчего? Неужели операция под угрозой срыва? Протечка? Или всё же случайность? С ума можно сойти…. Гончаров…. В Боснии остался жив — хотя в таких передрягах побывал! А в мирном и тихом Стамбуле погиб…. Чёрт, как мучительна неизвестность!
Левченко прошёл метров двести пешком, стараясь привести в порядок мысли. Ладно, чего тут гадать на кофейной гуще, надо ехать в Москву! Завтра в девять…. Тогда — самолетом. Поездом не успеть!
Сев в мгновенно остановившееся по взмаху его руки такси, он попросил водителя:
— Прошам до Жолибожа. Плац Грунвальдски.
Через двадцать минут он был на площади, и, набрав номер Анджея Скирмунта, на его жизнерадостное "слухам!" сказал вполголоса:
— Давай через пятнадцать минут в нашем кафе на Войска Польского. Жду!
Ждать ему долго не пришлось — пока он дошёл до кафе "Пан Заглоба" (как успел убедиться Левченко, фигуранты трилогии Сенкевича продолжали пользоваться и в новой Польше неизменным успехом у публики), пока заказывал кофе с пирожными — в дверях кафе появился запыхавшийся Скирмунт.
Левченко кивком пригласил его за только что занятый столик в глубине полутёмной ниши — и, как только Анджей сел, подвинул ему чашку кофе.
— Как ты любишь, с сахаром и сливками.
Скирмунт кивнул.
— Дзенькуе. Але я тут не для кофе, пан Эугениуш?
Левченко вздохнул.
— Так точно. Я сегодня улетаю в Москву. Срочные дела. Расскажи, в каком состоянии наша операция — и я решу, нужно ли мне возвращаться, или ты справишься сам.
Скирмунт улыбнулся иронично.
— А для чего вертаться? Труп мы юж знайшли — полицейский патруль нашел, в Рембертове, а там у меня естем колега. Он мне зазвонил — и праца зроблена! Кобета без документов, бродяга, може, с Украины, може, с Мазовии — юж не можно сказать. Сумочку мой коллега ей подложил — тераз она у полицейского комиссара с Рембертова; естем рапорт, что труп быв в посадке у Огрода Зоологичнего. Отпечатки рончиков тего трупа в управе полиции Праги33, и отпечатки спанявы34. Бумагу от родных я Збышку отдал. Тераз тшеба труп спалить, а сумочку, вшистки документы, оттиски рончиков и кусок скуры с косами тей пани полиция зоставит, и для экспертув вшистко бендзе в пожонтку — сгинела пани Бондаренко! — И Анджей плутовато улыбнулся.
Левченко кивнул.
— Ясно. С экспертами ты решил не рисковать, а использовал своих знакомых в полиции. Думаешь, это лучший вариант?
Анджей опять улыбнулся.
— Так! Бо то танней!
— Значит, безымянный труп какой-то бродяги, найденный вчера у Зоосада, польской полицией идентифицирован как труп Герды Францевны Бондаренко? Правильно я понимаю?
— Так. Документы в сумочке, паспорт — всё тей пани.
— И часть кожи и волос взята для экспертизы ДНК. Как ты объяснил своему полицейскому коллеге этот свой криминальный интерес?
Скирмунт пожал плечами.
— Сказал Збышку, что пани Бондаренко тераз в Италии, а моим коллегам в России потшебно забрать у неё бизнес. Для того потшебно зробить её мертвой. Пенч тысёнц долярув — и пани Бондаренко гине у Огрода Зооологичнего!
Левченко кивнул.
— Хорошо. Отказ родственников от перевозки тела, заверенный нотариусом, у полиции есть — значит, налицо все посылки для его кремации. Как только труп будет сожжен, как невостребованный родственниками — но ни секундой раньше! — твои полицейские друзья должны известить немецких коллег о том, что на территории Польши тридцатого декабря две тысячи третьего года погибла бывшая гражданка Германии — надеюсь, они это в состоянии сделать. И когда немцы пришлют своих экспертов — а они их пришлют, и очень срочно, можешь не сомневаться — у них не должно возникнуть ни тени сомнений в том, что и отпечатки пальцев, и образцы для получения анализа ДНК принадлежат госпоже Бондаренко, и никому другому. Заплатишь своим полицаям столько, сколько они скажут — но немцы должны быть извещены обязательно, без этого шага вся наша операция насмарку. Кстати, когда кремация тела?
Скирмунт беззаботно пожал плечами.
— Хиба я вем? После Нового року. Може, пшез два тыгодня35, може, пшез тши.
Левченко тяжело вздохнул.
— Анджей, ты что, не контролируешь этот момент? Ты разве не понимаешь, что от того, как быстро её кремируют, зависит успех или провал нашей операции?
Скирмунт смущённо улыбнулся.
— Але… Але я подумав, что вшистко зроблено… Оттиски рончиков, сумочка, документы, скура, косы, бумага од нотариуса — вшистко тераз в полиции….
Левченко подавил в себе желание заорать на своего агента — вместо этого он одним махом выпил чашку кофе и, посчитав про себя до десяти — проговорил вполголоса:
— Анджей, немедленно дуй в морг, узнай, когда кремация, заплати там денег всем, кому считаешь нужным — но труп должен быть сожжён гарантированно, и ты об этом должен знать тотчас же! Ты мне за это отвечаешь! Как только труп будет сожжён — твой Збышек должен будет подложить в дело бумагу от родственников. Вообще, в идеале ты должен присутствовать при сем событии, забрать урну с прахом и развеять его над Вислой — для надежности!
Пожалуй, про урну он погорячился, подумал Левченко. Хотя… Лишнего в этом деле не бывает!
Скирмунт оторопело захлопал ресницами.
— Але для чего над Вислой?
— Хорошо, над Вислой можешь не распылять, оставь его у себя дома. Но труп должен быть сожжен в ближайшее время!
Скирмунт смущённо закивал.
— Так. Добже. Зробим.
Левченко чуть заметно улыбнулся.
— Анджей, ты настоящий поляк — никогда ничего не доводишь до конца!
Скирмунт скептически посмотрел на подполковника.
— Але можно подумать, что русские всё доводят до конца. Ты уезжаешь тераз — а говорил, что бендзешь тутей до коньца! И тысёнцу доллярув Тыхульскому ты для чего дал?
Уел. Ладно, сейчас не до пикировок!
— Хорошо, свернули дискуссию, не старайся искать в моих словах подтекст. Я тебя прошу, прямо сейчас едь в морг и сделай всё, что нужно. Добже?
