Смех и только — они даже не поняли, что такое «военные меры». У них нет понятий «война», «борьба», «битва» и даже «враг». Сейчас им пытаются объяснить все, что связано с этими понятиями, чтобы отговорить их от ненужных жертв. С их стороны.
8…или нет 9 запись, не знннаю.Красный. Оранж, Желток. Зелень, глубь неба, темнота грозы, белый свет. Вверх или вниз? Вбок? Где и кто? Свет скрыл тьму, тьма поглотила еще большую тьму. Ползущее и скребущее внутри меня. Или наружу? Кто-то скребется мне в дверь комнаты? Но я… не на Земле же. Я в каюте, у себя, я… сплю?
Я… не помню. Боль и тьма. Что со мной? Я пишу реально или мне сниться, я пишу? Что творится снаружи, что творится внутри. Выйти, выйти вон. Нет. Нет. Кто-то есть здесь? Кто есть там? Где… кнопка? Чего? да… комм. Вот кнопка. Никто не отвечает. Ответьте… Ответьте. Ответьте!!!
… запись.Мы идем. Мы не знали, кто вы. Теперь знаем. Вы — то, что не было нами. Теперь вы — часть нас. Теперь мы знаем, что знаете вы. Теперь мы умеем то, что умеете вы. Теперь мы скажем вам вашими же словами:
«Клянусь победить врага,
Клянусь принести победу,
Клянусь, что побеги зла,
Мы искорчуем все до тла.»
Теперь мы идем к вам и несем Симбиоз…
Жизнь! Самое удивительное, хрупкое и в то же время могущественное слово во вселенной. Она окружает нас, она повсюду. И она так не статична. Бывает вьется тропинка судьбы по весеннему лесу и мелькают перед глазами дни детства, юность, зрелость. Все как положено, все как у всех. Глядя по сторона настолько привыкаешь к закономерности, что собственный путь кажется ясным и понятным. И вдруг…
Вражеское нападение было внезапно. Обоз, с виду совершенно безобидный, без проблем прошел проверку у входа и въехал во внутренний двор замка. Охрана, занятая на досмотр прибывшего каравана, была далеко, когда содержимое обоза, принятое за фуражное продовольствие, вдруг трансформировалось в четкий шестигранник.
Даже интуиция, обычно столь чуткая к неприятностям, не распознала угрозы. Обычный день, обычные дела… Разве что на улице было чуть прохладней, да болела голова…
Тем временем, войны, присутствующие во внутреннем дворе, растерянно смотрели на нежданного врага. Изнеженные размеренной сытой жизнью, они давно уже потеряли форму в борьбе с кухарками и пивом. Все на что они были способны, так это обезвредить мелких воришек и порубить мяса для кухонь. Иногда, правда, у замка возникали мелкие восстания и кое-кто из бунтовщиков прорывался внутрь. Впрочем, последним приходилось туго — изголодавшиеся по зрелищам солдаты, часто забивали бунтовщика камнями. Но противостоять противнику такого уровня… Нет, на это они были не способны. Даже опыт, когда-то полученный в сражениях, после стольких лет неги не мог изменить предрешенное. Понимая, что стоят лицом к лицу со своей погибелью, остались верны долгу — проснулась былая гордость.
Становилось все холоднее и холоднее. Страх, в котором трудно было признаться даже себе, постепенно рушил создаваемые годами иллюзии счастья и благополучия. Смерть. Да, смерть шла рука об руку с жизнью. Смеясь, она уничтожала все, до чего могла дотянуться. Это было ее хобби, забава, любимая игра. И шахматная партия подходила к концу.
Воины гибли один за другим… Пронзенные смертоносными стрелами, они застывали на миг, словно каменные изваяния, а потом с криком ужаса превращались в тех, против которых поднимали оружие. Когда ряды врага увеличились вдесятеро, сопротивление было подавлено и внутренний двор захвачен. Враги превратили в свое подобие все, что могло двигаться и дышать, не разбирая форм и размеров. Они были прислужниками смерти, ее тенью и подобием — бездушным оружием… И с ее именем на устах, они бросились в замок.
Дальнейший бой был упорен и кровав. Врага не брало ничего, даже новое оружие, которое так хвалили соседи… Черные панцири были непробиваемы. Не обращая внимание на острые пики и заточенные мечи, противник налетал на обороняющихся, и превращал их в свое подобие. Замок был захвачен быстро и без потерь.
А природа, словно чувствуя поступь смерти, бесновалась как раненый зверь. Выхода уже не было, умерла последняя надежда. Не осталось ничего… Только прошлое — там была весна, и цвели сады и пели птицы. Там все был так ясно и просто! Счастье… Почему оно кажется банальным и серым, когда мы держим его в руках? Почему лишь потеряв мы начинаем ценить эту простоту, как самое главное, самое вожделенное в жизни?
Враг стоял у последнего рубежа — у святая святых. Еще немного и железные запоры на дверях тронного зала, треснут и разлетятся в стороны. Испуганные вельможи жались друг у другу, пряча глаза и кусая в кровь губы. Но что было взять с них — ни опыт, ни полученное недавно предупреждение, ни даже оружием, которое считали непобедимым, не смогли предотвратить трагедию. Все было бесполезно. Все…
— Разряд! Еще разряд! Ну! — кричал врач ассистенту.
Полуобнаженное тело вздрагивало под волнами тока, словно живое… Толчок, и нить на экране безжизненно ползла дальше…
Да, все было бесполезно — замок был взят, и смерть праздновала очередную победу, смахивая с шахматной доски оставшиеся фигуры. Искорка, еще горящая в мозгу пациента, медленно гасла.
— Все, — устало пробормотал хирург и, кивнув остальным, опустил руки.
«Господи, уже десятый», — с горечью и тайным страхом, подумал он, выходя из карантинного бокса.
Анатолий Аргунов
Медаль за Будапешт
Третье место
На концерт Елены Ваенги они с женой попали случайно. Днем листая газету Виктория Олеговна наткнулась на объявление: «Концерт несравненной Ваенги, всего один день в нашем городе, и целый год незабываемых впечатлений…»
— Петруша, может, сходим? — перечитав объявление, спросила жена мужа, седовласого, серьезного человека, занятого редактированием какой-то своей статьи в интернете.
Петр Кирьянович, так звали этого строго господина и известного ученого, неохотно буркнул, что-то в ответ, вроде:
— Кто такая эта Ваенга?
Виктория Олеговна неожиданно встрепенулась.
— Да, оторвись ты от компьютера, он из тебя уже все мозги высосал. Ваенга очень своеобразная певица, сама пишет тексты песен, сама поет… Голос у нее необычный, очень сильный…
— А ты откуда знаешь? — все еще не вписываясь в тему, но хоть что-нибудь ответить, чтобы не обидеть жену, проговорил Петр Кирьянович.
