Заставил себя посидеть на скамье в сквере.
Городской привычный шум. Машины. Голоса прохожих сливаются в общий говор, слух выхватывает из этого хаоса звуков отдельные фразы:
- ...и ты на все так спокойно смотришь?
- ...жара, как во времена моей юности.
- ...ну что мне остается делать? Чужим умом не проживешь...
- ...но рядом ни одного порядочного кустика нет, а я и говорю, давай вот здесь, только поскорей...
- ...а он не хочет взлетать. Что поделаешь? Я ему все потроха новыми тразонами заменил, а летать так и не хочет...
- ...он - последнее мурло, с такими я не играю...
- ...в наш магазин курочек привезли...
- ...ха-ха-ха... Сам ты не умывался...
Вдруг Сухов ощутил слабое прикосновение к своему левому ботинку. Резко отдернул ногу. Посмотрел. Большой лохматый пес сидел рядом и глядел на него изучающе. Антону поначалу даже показалось, что он ему улыбается, вывалив большой красный язык. Потом пес улегся и положил морду на ботинок Антона, умилив Сухова своей доверчивостью.
Антон наклонился, чтобы погладить лохматого, и неожиданно встретился с ним взглядом. Его охватила оторопь. Показалось, что на него смотрит Гиата. Все тело словно налилось расплавленным свинцом, вытапливающим остатки сил и мыслей. Почудилось, что теряет сознание. Но одновременно накатилась волна непреодолимой злости: к себе, к Гиате, к непостижимым химерам жизни. Захотелось изо всех сил пнуть пса ногой. И тот сразу напрягся, вскочил на лапы и хищно оскалился, словно поняв желание Антона. Вот-вот он вопьется зубами в его ногу. Однако, словно взвесив что-то в уме, лохматый медленно отошел, то и дело оглядываясь с превосходством и презрением.
Антон Сухов почувствовал, как увлажнились глаза. Несколько слезинок скатились по щекам. Стало тоскливо и страшно. Он жил в мире, который он перестал понимать. Но заново понять не было никакого желания, потому что внутренний голос подсказывал: это понимание только усилит фатальный страх. Сухов плакал. Плакал во сне...
16
Рассказывают, что во время одной из своих депрессий
Вольдемар Ежур хотел повеситься, но в этот момент в кабине
наступила невесомость.
Он сказал, что придет в семь вечера, а пришел в пять. И пожалел, что явился совершенно не вовремя. Зачем видеть то, что тебе известно и так, что чувствуешь каждой клеточкой своего существа. Чувствуешь, но... Когда Антон тронул ручку входной двери и понял, что дверь на замке, ему подумалось: мог бы и погулять, на работе закончить кое-что, наконец посидеть с друзьями или зайти к Гиате... Правда, при воспоминании о Гиате Сухова передернуло.
Нажал кнопку сигнала, предвидя, что это лучше, чем открывать самому. Ключи всегда имел с собой. За дверью тишина. Подождал. Сухов даже подумал, что Вероники, возможно, нет дома. Но не успел он достать ключи, как щелкнул замок.
- Это ты, Антон? Привет! Как хорошо, что вернулся так рано. А мы здесь скучаем.
- С кем это ты скучаешь?
- Иван зашел. Он сумел достать нам рыбок. Просто ужас, какими жестокими растут дети! Не так ли, Антон?
Сухов промолчал, переступил порог.
- У тебя ничего нет вкусненького? - тихо спросила жена. - Даже неловко перед человеком. Хотя бы бутылочка "Колы".
- Обойдется. Привет, Иван. Как жизнь?
- Привет. Хлопотно, но все в порядке. Вот достал новых рыбок. Пришлось побегать, Антон. Но это пустяки. Посмотри, какие красавицы. Тоже натуральные, как и те, что сдохли у тебя.
- С меня причитается! - галантно улыбнулся Сухов, сдерживая себя. Ему не нравилось в Иване все: и лицо, и тембр голоса, и взгляд. Но...
"Сдержанность - залог мудрости. Кто это сказал? Когда-то слышал или читал. Сдержанность..."
- О чем ты говоришь, Антон?! Когда ты лечил меня, не думал же я, чем буду обязан тебе.
"Я лечил его. Действительно. Но я и тогда прекрасно понимал, что лечу вполне здорового человека. Дело в том, что тогда я был рад каждому пациенту, а Иван... Какая противная физиономия. Тонкие усики, как два червяка под носом. Иван, надо отдать ему должное, обеспечил мне успех, иными словами - карьеру. И за это я должен платить сдержанностью? Как хочется сказать что-нибудь дерзкое, даже ударить наотмашь. Или во мне заговорила архаичная ревность? Ведь мы с Вероникой давно уже чужие, и потому мне абсолютно все равно, с кем она... Как там у Сандра? "И теперь никогда не испытать вам волнующего до безумия трепетного желания вновь ощутить таинство самого простого прикосновения. Никогда. Уже никогда. Никакая имитация заботы, интеллигентности, рассудительности не в силах оживить то старое фото, на котором вы стоите красивые и молодые, когда можно было вам поверить и даже доверять тот трепетный огонь, сближавший вас, который вдруг потух..." Что от моей любви осталось? И кому нужна моя ревность?"
- А сейчас ты почему-то говоришь о чем-то причитающемся, Антон, Иван непринужденно улыбнулся. - Это я твой вечный должник. Ты сделал меня здоровым человеком.
- Пустое, - отмахнулся Сухов.
"Он противен мне, как тот нарисованный маргон... А не маргон ли он?" - кольнула коварная болезненная мысль.
- Ты устал, Антон? Сложные операции?
"Сколько сочувствия в голосе Вероники".
- Сложные, - вяло подтвердил Антон и уселся в кресло напротив аквариума.
- Тебе нравятся новые рыбки? - Вероника положила ему руку на плечо, и Сухов вздрогнул, ему захотелось отстраниться. Но вида не подал.
"Зачем выказывать характер? Они лишь посмеются надо мной в душе. Вероника как-то сказала: "А разве посещения Ивана как-то сказываются на наших с тобой отношениях?" И то верно. У покойников глубокий сон. Лучше сидеть, отдыхая, и вспоминать стихи Сандра. "И пролетают самолеты, далекие серебристые сверчки, а мы, как сказочные гномики, за окнами своих убежищ смеемся, плачем, и вот так как будто незаметно пролетает жизнь гномиков-волшебников... Над нами - самолеты, и небо, и звезды, а уж выше никого, а над "никем" - снова мы, разводим руки, как крылья..."
- Красивые рыбки. Правда, Антон?
- Да.
- А вот у этой великолепный хвост. Роскошный. Спасибо, Иван. Я... Мы тебе очень признательны.
17
В мире есть вещи, которые понимаются
лишь однозначно.
Председатель жилищного совета поднял взгляд и долго смотрел в глаза Сухова-старшего, как бы желая найти в них что-то недоговоренное, скрытое. Казалось, что у Платона Николаевича к ученому некоторое предубеждение.
- В определенном смысле я могу вас понять. Ваше удивление и ваш интерес... Дело в том, что я знаком с Гиатой.
- Вы давно ее знаете? - спросил Сухов.
- Сравнительно недавно. Но, надеюсь, вы согласитесь со мной, что для того, чтобы по-настоящему узнать человека... Одним словом, хочу сказать, что не обязательно пуд соли есть всю жизнь. Не так ли?
