– Однако наш с Вами поезд, похоже, не ищет «дыры в гранях», чтобы попасть в соседние пространства. Он их делает! И мировая железнодорожная сеть – первый ему в этом помощник.
– Каким же это образом? – Юра недоверчиво покосился на собеседника.
Бондарь почесал бородку.
– Хороший вопрос, но вряд ли на него можно ответить однозначно. Многие философы, а также кое-кто из физиков, совершенно уверены, что «стыковка граней», равно, как и их, извините, «продырявливание», практически всегда происходит близ железных дорог, в тоннелях метро и у трамвайных линий. Помните детскую легенду о том, что в Счастливую Страну можно уехать на трамвае или на пригородной электричке? Впрочем, такие сказки ходили в моем детстве, а Ваше поколение росло на совершенно других мечтах... Так вот, дорогой мой, запомните на всю оставшуюся жизнь: легенды, особенно детские, никогда не рождаются на пустом месте! Такова технология этого жанра и в этом состоит его основной закон. Кто знает, может быть, есть места, где рельсовые пути разных миров каким-то непостижимым образом стыкуются между собой. И даже разница в ширине колеи здесь не помеха... Ведь существует довольно устойчивая гипотеза, что любой заброшенный или тупиковый путь – не обязательно мертвый путь, это Вам любой ребенок расскажет. Вполне возможно, что он имеет свое продолжение в соседнем от нас пространстве. И ходить по нему может все, что угодно... – Бондарь вновь задумался. – Интересно, что первыми способность железной дороги как-то затрагивать «грани миров» действительно почувствовали именно дети и... поэты.
– Поэты? – не понял Юра.
– Представьте себе! Но это не удивительно, ведь поэты – тоже в чем-то дети. Только их восприятие мира часто более зыбко, ассоциативно... как сон. Судите сами, – ответил Бондарь, и безо всякого перехода начал читать: Не поездам завидую, а рельсам С нелегкой, неуступчивой судьбой; Коснись щекою, их теплом погрейся И попроси поговорить с тобой. Они расскажут, что в далеких странах, В одном из незаметных городов Есть кто-то, как и я, такой же странный, Кто слушать рельсы до утра готов. Сквозь пальцы пропускать прохладный гравий, Нездешних поездов услышать дрожь, И ощутить натруженные грани, И беспредельно верить, что живешь.
Бондарь читал негромко, вкладывая душу в каждое произнесенное слово. Похоже, ему доставляла большое удовольствие сама возможность продемонстрировать свое умение «держать слово» еще и в стихотворном жанре. Юра вслушивался в незнакомые строчки, и испытывал непонятное волнение – это чувство всегда охватывало его при встрече с талантливыми, пронизывающими сердце стихами.
– Кто это?
– Алексей Кондратьев. Поэт, к сожалению, малоизвестный.
Наступила небольшая пауза. Бондарь думал о чем-то своем. Юра восхитился про себя его эрудицией, поразмышлял над услышанными стихами, попытался запомнить фамилию автора, однако журналистская интуиция подсказывала, что если сейчас же не перевести разговор в прежнее русло, многое из того, что Юре хотелось бы узнать, может не быть озвучено.
– Вы сказали, что поезд «дырявит» границы пространств. То есть получается, что из-за этих «дыр» Вселенная скоро превратится в решето, а потом и вовсе рассыплется? – Юра усмехнулся. – Честно говоря, с такой моделью конца света мне еще не приходилось сталкиваться.
Повернувшись к Юре, Бондарь поднял брови и округлил глаза:
– Голубчик мой, ну нельзя же рассуждать так до вульгарности примитивно! Все значительно сложнее и неоднозначнее. Между пространствами действительно возникают «дыры». Ну, или «щели», если больше нравится. Пока точно известно только то, что эти «дыры» безумно опасны. Чем? Как? Почему? На эти вопросы пока нет точного ответа. Только гипотезы. Но самая правдоподобная из них говорит о том, что именно через эти «дыры» вселенское зло сделает попытку объединиться. Собственно, уже делает... И помогает ему в этом наш с Вами трехвагонный приятель, случайно замкнувший Время! В любом случае, интерес к этим «дырам» адептов культа «Двенадцати Голов», согласитесь, заставляет задуматься о таких вещах не просто, как о недетской сказке.
– Можно вопрос? А почему только «вселенское зло», а не «вселенское Добро»?
– Очень просто: Добро работает другими методами. Ему нет необходимости объединяться через «дыры в пространстве», ведь оно, по сути своей, абсолютно – этот мир изначально был создан добрым, места для зла просто не было предусмотрено. Вот злу и приходится искать червоточины – когда в душах человеческих, а когда в самом Мироздании. И, к сожалению, оно весьма в этом преуспело.
– Ну, хорошо, а если все же череп Никольского будет вне поезда?
– Тогда беды не случится, – ответил Бондарь. – Не случится до тех пор, пока череп не попадет в руки служителей культа «Двенадцати Голов». У них те же самые цели – воцарение тотального вселенского зла. Только провидение преподнесло им подарок. Им не надо теперь собирать двенадцать уникальных черепов в одном, строго определенном месте. По сути, им даже не нужно охотиться за черепом Никольского. Потому, что зло и так скоро восторжествует, и тогда череп сам попадет им в руки. Конечно, этого не произойдет, если, он будет извлечен из Кольца Времени, отпет и захоронен по христианскому, лучше Православному, обряду – при этом его сила будет потеряна. Понятно, служители «Двенадцати Голов» всеми силами постараются этого не допустить.
– Но ведь можно найти «Алгоритм зла», – возразил Юра, – рассчитать время и место следующего появления «Летучего Итальянца», и тогда изъять череп из поезда.
Где-то неподалеку истошно заорал тепловоз. Бондарь вздрогнул. На мгновение лицо его исказила все та же короткая гримаса. По одной из действующих веток зловеще загрохотал состав с крутобокими цистернами и наглухо закупоренными товарными вагонами.
– Может быть... – как-то заторможено проговорил Бондарь, когда состав скрылся вдалеке. – Тем более что череп на данный момент является краеугольным камнем – вряд ли в ближайшее время человечество преподнесет миру нового своего представителя, обладающего способностью к мистическому видению такой силы, как у Никольского. Это значит, что слуги зла, как минимум, еще двести лет не получат череп, способный удержать такой колоссальный заряд энергии.
Юра нахмурил лоб.
– Извините, я что-то не очень понял. Почему именно двести лет? Это... как-то связано с особенностями культа?
Бондарь задумался.
– Видите ли, Юра... – Было видно, что он старается подобрать правильные слова. – Со дня смерти Никольского прошло более ста лет. В попавших ко мне бумагах, описывающих культ «Двенадцати Голов», было сказано, что каждый двенадцатый череп, так называемой «высшей градации» – тот, в котором способна зародиться та самая «незримая сила» – появляется на земле не ранее, чем через триста лет, а то и позже. Остальные одиннадцать черепов могут быть взяты от кого угодно, и пригодны они только для минимальных мистических нужд. Но именно они помогают обрести силу последнему, двенадцатому – «черепу Избранного». Сто тридцать лет назад зло получило череп Никольского, но тут же фактически потеряло его. Теперь ему придется либо как-то использовать присутствие черепа Никольского в пропавшем поезде, что оно и делает, либо ждать появление нового черепа с похожими характеристиками. Но на это уйдет, как минимум, еще двести лет.
