Он сидел перед Артом неподвижный, как скала, и лишь торчавшая из мясистых губ сигара жила своей жизнью: то приподнималась, то опускалась, нацеливаясь на письменный стол, заваленный бумагами. Серенький стерженек пепла, казалось, вот-вот упадет на бумаги, лежавшие на столе.
– Зачем пришел? – наконец спросил толстяк неожиданно тонким голоском. – Хочешь кольнуться?
– Мистер Толстый Папочка, – сказал Арт. – Ничего, если я вас буду называть как все – Толстый Папочка?
– Я буду польщен, мальчик. Я ведь действительно толстый и действительно папочка для всех моих прихожан Церкви Белого Оракула.
– Так вот, мистер Толстый Папочка, в Скарборо есть толкач по имени Эдди Макинтайр. Некоторое время назад он был очень расстроен, что такой видный и взрослый парень, как я, не пробовал снадобья. Он даже пригласил меня домой, даже угостил виски, и, прежде чем я что-либо сообразил – честь-то какая! – у меня в руке уже торчал шприц. Добрый человек Эдди Макинтайр. Потом я познакомился с одной девчонкой. Она все уговаривала меня бросить, но я не мог. Она оказалась сама на крючке – и ей помог добрый Эдди – и повесилась. Я бросил.
– Правда ли это, сын мой? – усмехнулся толстяк.
– Правда, – сказал Арт.
– Сколько ты уже чист?
– Полгода.
– Почему ты ушел из Скарборо?
– Хотел рассчитаться с Эдди, пока не вышло.
– Слова не мальчика, но мужа. – Сигара во рту толстяка задумчиво затрепетала, и стерженек пепла наконец надломился и упал. Толстый Папочка помолчал, потом добавил; – Не говори ни слова, мой юный друг. Дай мне возможность потренировать мозги. Сейчас я скажу тебе, что ты хочешь от меня. Героина ты не хочешь, я тебе верю. Отпадает. Убивать всех толкачей ты не станешь, ибо, во-первых, их слишком много, а во-вторых, ты их дитя. Ты даже не мыслишь мира без них, если вообще умеешь мыслить. Ты пришел ко мне, потому что хочешь ухватиться за лиану и чуть-чуть высунуть нос из теплого болота джунглей. Чтоб было, чем дышать, и что жрать, и что положить в карман. Так, мои юный Чайльд-Гарольд?
– А кто такой Чайльд Гарольд?
– А… Ты думаешь, я сам помню? Что-то литературное. Так верны ли мои рассуждения?
– Почти, мистер Толстый Папочка…
– Мистер не надо, очень длинно. Толстый можно тоже пропускать. Почему почти?
– Я хочу еще встретиться с Эдди Макинтайром.
– Прелестно. Достойные устремления. Что ты умеешь? Читать и писать?
– Да, – с гордостью кивнул Арт. – Кончил четыре класса. В пятый не ходил.
– Стрелять?
– Хорошо.
– Можешь отжаться от пола?
– Раз сто.
– Что-о? – жирные щеки оттекли от глаз Папочки и изумленно округлились.
Арт сбросил куртку, упал на вытянутые руки и начал легко отжиматься.
– Хватит, – вздохнул толстяк, – меня господь обидел телесной ловкостью, но я люблю ее в других. Ты ловок и силен, юноша, ты мне нравишься, но тем не менее я вынужден буду прихлопнуть тебя.
Он неожиданно быстро поднял пистолет и нажал на спуск. Грохнул выстрел, но Арт не шелохнулся. Папочка покатился со смеха. Щеки танцевали на груди, а глаза превратились в крохотные дырочки.
– Ты меня поражаешь, падший ангел. Почему ты не побежал?
– Во-первых, если вы меня действительно хотели бы прищелкнуть, вы бы это сделали давным-давно. Во-вторых, чего же бояться… Я свое отбоялся.
– Прекрасные слова, дитя века. С этой минуты ты работаешь на меня, Арти-бой…
Арт посмотрел на часы. До трех было еще полчаса. Он перевернулся на спину, подложив под голову руки. Небо было чистым, и лишь где-то совсем высоко едва уловимо белело полупрозрачное перламутровое облачко. Тишина, ленивый полуденный покой жаркого дня. Слева, на шоссе, время от времени проносились машины, но шум их не мешал ему, может быть, даже наоборот, подчеркивал загородную тишину.
Арт почти не волновался. Конечно, он знал, что ему предстояло сделать минут через двадцать – двадцать пять, знал, что может остаться лежать там слева, на шоссе, знал, что эта тишина может быть последней перед сердитыми плевками базук, истерическим клекотом автоматов, злобным шипением горящего напалма. И был равнодушен. Потому что за одиннадцать лет, что прошли с тех пор, как Мэри-Лу смотрела на него пустыми синими глазами, случилось очень многое и не случилось ничего. Он уже давно не был наивным пареньком из джунглей Скарборо. Вместе с Толстым Папочкой он проделал большой путь. Он был и толкачом, сбывавшим белое снадобье таким, каким он сам был когда-то; и «прессом», выжимавшим из должников ссуды, которые они брали у Папочки под безумные проценты; и мелким служащим в «семье» Филиппа Кальвино; и «солдатом», а потом, когда Папочка стал правой рукой босса, он, в свою очередь, был произведен в «лейтенанты». И сейчас он лежал на опушке сосновой рощицы, метрах в ста от шоссе, и ждал, когда прожужжит зуммер рации.
Он снова посмотрел на часы. «Пора бы», – подумал он, и в этот момент рация ожила.
– Ты готов, Арти? – услышал он голос одного из своих «солдат», который следил за шоссе с вертолета. – А то они уже миновали поворот у восемьдесят второй мили.
– Хорошо, – сказал Арт в микрофон. – Твой вертолет не вызвал у них подозрений?
– Как будто нет. Скорость такая же, около девяноста в час, всего одиннадцать машин. Передняя и задняя – полицейские.
– Хорошо. Двигай на лужайку, только не виси над шоссе.
– Слушаюсь.
– Давай, а я вызываю Джефа. Джеф, Джеф…
– Да, мистер Фрисби, я готов, – отозвался уже другой голос, молодой и охрипший от волнения.
– Твой вертолет в порядке?
– Да, мистер Фрисби, все в порядке.
– Пора, Джеф. Через несколько минут они появятся. Ты идешь, как мы это отрабатывали на репетиции, метрах в двадцати над шоссе прямо на них и открываешь огонь только по передней машине Причем метров с двухсот, не раньше. Все зависит от тебя, Джеф. Ну, с богом.
– Я не подведу, мистер Фрисби.
Водитель головной машины конвоя, немолодой уже сержант, привычно бросил быстрый взгляд в зеркальце заднего обзора, все ли сзади в порядке. Дистанция нормальная, как договаривались, скорость девяносто миль в час – самая подходящая скорость. И риска нет лишнего, и моторы не рвешь, и не ползешь, как черепаха. Как, например, всегда ездит Майк Фернандес. И еще делает из этого принцип. «Я, – говорит, – в ваших гонках не участвую. Не желаю шею ломать». Может, он, конечно, и прав. Шею ломать никому не хочется. С другой стороны, что он имеет за свою осторожность? Зарплату? Многое из нее сделаешь, как же. Вон сын его, говорят, уже из второго класса выскочил, все науки превзошел. Ну и сиди в джунглях. Не морфий, так кокаин, не кокаин, так ЛСД, не ЛСД, так белое снадобье. А не наркотики, сопьется. А чем еще кончают в джунглях? Тут хоть знаешь, за что работаешь. К одной зарплате еще три идет. Нет, что ни говори, а с синдикатом можно иметь дело. Важно знать свое место и не лезть. Я-то знаю свое место.
