— Боже мои! Ковры! — Кольцов несказанно удивился. — Рисунок тибетский? Нет… Кашмирский? Нет… Так ведь это богиня Парвати!
На ковре отчетливо просматривалась фигура известной и популярной в свое время богини Востока. Не приходилось сомневаться, что перед взором Кольцова проплывал обломок знаменитого своей катастрофой индийского космоплана.
Облачившись в походное вакуумное одеяние. Кольцов нырнул в пустоту и через мгновение прилип к сказочному иллюминатору. Да, в просвете окна красовались ковры, притом столь чистые, будто их сегодня выбивали в космическом пространстве. Приметы бытовой активности, свойственные человеческому общежитию, отсутствовали, однако, в этом диковатом космическом помещении. Кольцов отплыл от найденного корабля поодаль и тут обнаружил главное — в просвет второго иллюминатора на него глядело лицо человека.
Увидев Кольцова, человек этот отпрянул от иллюминатора, но Андрей все-таки узрел его во весь рост: нагого, бородатого, темнокожего.
Недолго размышляя, Кольцов вернулся к себе за другим скафандром, отомкнул люк аварийного космочелнока, нырнул в ночь, и через полчаса терпящий бедствие путник по космосу оказался в каюте Кольцова — комфортной, отрегулированной и всегда готовой к приему межзвездных скитальцев.
* * *
Его звали Тамизом Фахру. Соответственно своему имени незнакомец превосходно владел тамильским языком, свободно изъяснялся на хинди и говорил по-английски. Признаться, Кольцов ни тамильского, ни хинди не знал, и потому их беседы протекали на английском. Переводчика, как мы понимаем, рядом не было, беседы поэтому затянулись, но смысл уже первых речей поразил воображение Кольцова. Оказалось, что индийский космоплан, пропавший некогда в окрестностях Цереры, неведомым образом занесло в недра Глубокого Космоса, о чем после детального расспроса Тамиза Фахру была отправлена лазерограмма на Землю.
* * *
Тамиз Фахру работал настройщиком в одной из мадрасских часовых мастерских. Холостяк, он широко располагал своим свободным временем и однажды посчитал за благо провести отпуск в космическом путешествии.
От Земли до Марса, а потом дальше, и вот уже космоплан вошел в пояс астероидов. Там Тамиз Фахру наслаждался видом Цереры. Облетев ее дважды, космоплан продолжил свой путь. Он набирал теперь максимальную скорость.
Тамиз Фахру только пристроился за обеденный стол, как вдруг в иллюминаторе вспыхнул неяркий столб света. Космоплан мягко вошел в него, и тотчас вселенная преобразилась. Звезды, испокон века украшающие небосвод, вдруг понеслись к его середине, соединились поперек неба в сверкающий обруч. Туда стремились все новые звезды, а солнце метнулось вверх и выскочило из поля зрения. Теперь казалось, что корабль завис неподвижно внутри звездного обруча, щетинящегося лучами летящих к нему звезд.
Это видение продолжалось какие-то мгновения, а потом корабельные турбины умолкли, и тотчас же звезды замерли на своих новых местах. Чуть позже звезды разлетелись в стороны и рассыпались по небу, а от разредившегося кольца наконец ничего не осталось. Откуда-то выплыло большое красноватое солнце, очень похожее на настоящее, но созвездия здешние были незнакомы человеческому оку.
Теперь опять показался столб света. Космоплан косо летел по нему и тихо звенел, выходя из него. Через минуту столб света унесся так далеко, что его не стало видно.
Ошеломленный Тамиз Фахру только и успел, что расплескать кофе на штаны, как включились репродукторы. Голос по радио известил пассажиров, что «корабль по техническим причинам несколько уклонился от курса. Однако впереди ожидается планета с семью многопричальными орбитальными станциями. Пассажиров просят не волноваться и оставаться на своих местах».
Тамиз Фахру старался быть хладнокровным и заставил себя дремать в кресле, пока космоплан не шаркнул подошвами о плиты обещанного орбитального причала-обруча.
В этом колоссальном обруче сквозь дыру серебрилась крупная планета, украшенная перистыми облаками. Меж облаков различались моря, плыли края континентов.
Космоилан пробыл на орбитальном причале пять нормированных космических суток. Пищу, как всегда, приносила стюардесса. Однажды она принесла и новость, будто станцию обслуживают оригинальные существа, готовые в любую минуту развалиться на части. Как-то она позвала с собой пассажира Раджа Шатхори — профессора и знаменитого биолога-биохимика. Профессор ушел с ней и больше его здесь никто никогда не видел. Дни проходили в неопределенном ожидании. Но вот однажды туземные обитатели перебуксировали космоплан с причала на планету. Они-то, туземцы-электрофаги, и делали потом с людьми что хотели…
— Ни в коем случае им не противиться! Тогда они нам не причинят вреда, — предостерегал капитан.
Затем последовало уведомление, что электрофаги приготовили стеклянные сосуды индивидуального пользования, в которые все пассажиры и будут помещены. Малолитражные сосуды временно, мол, заменят им скафандры.
— Тех, кого буду звать, — приказал однажды капитан, — прошу в головной отсек. — И тут он начал выкликать пассажиров но именам. Вот очередь дошла до Тамиза Фахру, Тамиз шагнул в коридор и сразу ощутил, что воздух переменился. Коридор разгерметизировали; дышать вынуждали теперь местным воздухом, но не это вызывало сомнения. Он прошел в головной отсек. Там было темно, но люк, откинутый наружу, светился зеленоватым светом. И вот из люка выплыли какие-то мутные существа. Они ловко обвили Тамиза, и тот в мгновение ока оказался внутри сиренево-светящейся сферы, на скамье, стиснутый с боков двумя электрофагами.
Локти и плечи Тамиза, как в студень, погружались в их тела, из глубины которых ощущалось сопротивление. Внешне эти тела — электрофаги — ежесекундно видоизменялись. Фаг слева поначалу гляделся грушей, потом стал пузатой бутылью. Тот же, что маячил справа, преображался еще решительнее и вдохновенней. Сначала он имел некое подобие головы, но она вдруг отделилась и рассыпалась на множество шмыгающих комочков. Потом они слиплись с телом электрофага, принявшим вид головоломно сложного узла. Что было дальше, Тамиз Фахру запомнить не успел, ибо веки глаз его начали слипаться. Вскоре он спал уже крепким сном…
Внезапно он проснулся и посмотрел вокруг. Волнистую, оранжевую равнину замысловатым узором укрывали миллионы травяных игл. По равнине широкой цепью выстроились большие стеклянные кувшины, заполненные на четверть прозрачной влагой. Это и были капсулы для людей с его корабля. Расстояние между соседними кувшинами составляло метров около двухсот, и вся их цепь образовывала широкую дугу. В центре ее торчало приземистое красное строение с тремя остроконечными башенками. От него к стеклянным кувшинам змеились белые трубки, подымавшиеся перед кувшинами лебедиными шеями.
