Оглушительный грохот обрушился на него. Над головой в потолке образовалась дыра. Теряя сознание, Павел потянул за шнурок шлема...
Удар страшной силы снова потряс корабль. Бурмакова бросило на стенку каюты, но он сразу же подхватился на ноги. Произошел тот случай, когда пилоты-автоматы не могли ничего сделать, и требовалась рука человека, сильная и опытная. Голова от удара сильно болела, и, чтобы не застонать, Бурмаков крепко сжал зубы, садясь за рычаги управления.
- А где Павел Константинович? - спросил Витя. Он сидел в мягком кресле и поэтому от столкновения совсем не пострадал.
- В библиоте... - начал было Бурмаков и, выпустив рычаги, бросился к двери. Он только сейчас сообразил, что Павел должен был находиться там.
Дверь не открывалась. Автоматические реле после удара герметически изолировали библиотеку от остальных помещений. Войти в нее можно было теперь только с помощью автогенного резака или после того, как будет заделана пробоина, и автоматы создадут там нормальные атмосферные условия.
- Павел Константинович! Павел! Павел! - закричал в микрофон Бурмаков.
Ответа не последовало.
Витя попробовал позвонить по внутреннему телефону. Библиотека молчала. Не работала и телевидеофонная установка.
- Задача, - сказал Бурмаков. - Нужно заделать пробоину.
- А что с Павлом Константиновичем?
- Одно знаю, случилась беда. Мы не можем взломать дверь, потому что выйдут из строя приборы в рубке, и корабль погибнет.
Глотая слезы, Витя копался у телекамеры. Бурмаков посмотрел на него, вздохнул и вернулся к рычагам. Работа помогла хоть на мгновение забыть горе.
Медленно тянулось время. Когда перестала выть сирена, ни Бурмаков, ни Витя не заметили. Не до этого было. Новой встречи с метеоритом или астероидом они уже перестали бояться. Как там Павел? Вот что беспокоило космонавтов больше всего.
- Раньше чем через десять часов мы не сможем выбраться из корабля. Бурмаков бросил на стол карандаш, которым писал задание счетной машине.
Десять часов. Он не сказал, что это значит. Но Витя знал и без него. Еще десять часов Павел должен находиться в библиотеке, где царит космический холод, почти абсолютный ноль, при котором живой человек в долю секунды может превратиться в ледышку. Юноша еще быстрее заработал пальцами, заменяя поврежденные кристаллики.
Их было много, тех кристалликов, от удара вырвавшихся из своих гнезд. И ему пришлось немало потрудиться, пока соединения замкнулись, пропуская ток.
- Есть, - коротко доложил Витя, включая телевидеофон.
Невидимые лучи проникли через стальную дверь, зашарили в помещении библиотеки.
- Он! - обрадовался Витя.
Раскинув руки, Павел неподвижно лежал на полу.
До боли в глазах вглядывались Бурмаков и Витя в экран, надеясь заметить хоть какие-нибудь признаки жизни на лице Павла, и не замечали их.
Если бы раньше кто-нибудь сказал Бурмакову, что он сможет более шести суток - сто пятьдесят часов - не спать, он не поверил бы. Даже тогда, летая на Луну, когда сам космос был ему в диковинку, он спал. А сейчас вот столько времени он на ногах, не принимая никаких искусственных возбудителей! Витя, тот вон смотрел-смотрел на экран телевизора и уснул. Да это и понятно: он еще очень юн, хоть и голова у него по-взрослому умная. Любые невзгоды в пятнадцать лет легче переносить, чем в сорок пять. А ему теперь не успокоиться уже, если с Павлом случилось что плохое. Ведь он командир. Должен все знать, все предвидеть. И как обидно, что не имеешь права на риск. Ты в ответе за корабль, судьбу экспедиции. И хотя друг, попавший в беду, за полметра от тебя, ты должен ждать и ждать...
Что случилось с Павлом? Могло просто оглушить. Скафандр на нем вроде целый, а в скафандре не страшны ни холод, ни повышенная радиация. Но могло произойти и что-нибудь похуже. И тогда...
Бурмаков отнял руки от лица. Зеленая стрелка индикаторов, указывающая скорость "Набата", дрожала рядом с нулевой отметкой. Бурмаков с сожалением посмотрел на осунувшееся в последние дни лицо Вити и тронул юношу за плечо:
- Вставай, Витя, мне надо выходить.
Витя виновато заморгал веками.
- Ничего, хорошо, что отдохнул. Мне больше поможешь. Я пойду один. Ну-ну, не обижайся. Корабль без людей нельзя оставлять. А вдруг что со мной случится. Кто спасет? Кто вернет "Набат" на Землю? Понял?
Захватив инструменты, металлический пластырь для заделки пробоины, Бурмаков направился в дезокамеру. Витя следил за ним по телеэкрану, и ему казалось, что Степан Васильевич слишком медлит. А тот тяжелыми шагами подошел к внешнему люку, открыл его. Вал лебедки завертелся сначала медленно, потом все быстрей и быстрей. Витя повернул телекамеру. Бурмаков был уже на корпусе и, согнувшись, подбирался к пробоине. С ловкостью профессионала-кровельщика академик стал заделывать обшивку корпуса корабля.
Наконец работа была закончена.
- Возвращаюсь, - сказал Бурмаков, - следи, Витя, за приборами.
Он успел уже вернуться, раздеться, а дверь в библиотеку все не открывалась.
- Надеть скафандр, - приказал командир. - Будем резать замки.
Зашипела тонкая огненная струйка кислорода, разрезая не открывающиеся запоры. Рискуя попасть под этот огненный нож, Бурмаков с силой надавил плечом на дверь.
Павел лежал в прежней позе. Бурмаков мельком отметил про себя, что в библиотеке повышенная радиация, и поэтому, видимо, автоматы не открывали дверь, и подхватил Павла на руки. Его перенесли в спальню, раздели. Травма была несерьезная, и через несколько дней Павлу разрешили вставать.
2
Кривая трассы "Набата" была проложена так, что по пути к Плутону космонавты должны были пройти на расстоянии около миллиона километров от воображаемой поверхности Юпитера. Павел попросил сделать "небольшой крюк" в сорок миллионов километров, чтобы побывать вблизи Сатурна, но Бурмаков воспротивился.
- Довольно с меня метеоритов, - объяснил он, - а у Сатурна мы рискуем попасть в такую кашу, что и не выберемся. Одно его кольцо, видимо, собрало их столько, сколько имеют все остальные планеты, вместе взятые.
- Степан Васильевич! - взмолился Павел. - Кольцо Сатурна - узенький ледяной диск, я уверен в этом. Там нам ничто не угрожает.
- Возможно, - мягко ответил Бурмаков, - но у нас задание. Разве на обратном пути...
Павлу пришлось согласиться с этим доводом. "
Набат" шел с удвоенным ускорением. Его скорость каждую секунду увеличивалась и вскоре достигла астрономической цифры - около миллиона километров в час. Впервые за время полета астронавты почувствовали, что такое продолжительная перегрузка. Было тяжело дышать, двигаться, хотелось спать. А вахты ежедневно становились интереснее.
