— Хм. Желательно, чтобы вы конкретизировали свой пример, однако в любом случае, полагаю, все зависит от самого человека. Но теперь я вижу, куда вы клоните: массовая предрасположенность людей прыгать в окна ни с того ни с сего, тем более что окно само распахивается перед вами по вашему приказу, — восстание изнывающих от скуки масс… Я не разделяю эту концепцию. Мне она не нравится.
— Я тоже, хотя я имел в виду, так сказать, символические самоубийства — функциональные расстройства, вызванные неадекватными, ничтожными поводами.
— А, да-да. Ваша последняя лекция: автопсихомимесис. У меня сохранилась запись. Красиво, но не слишком убедительно.
— Теперь и я это чувствую. Поэтому хочу переработать целиком главу, которую для себя называю «Танатос в стране чокнутых ангелов». Да, инстинкт саморазрушения дает знать о себе все сильнее.
— Хорошо, допустим, я вам дам скальпель и предоставлю в ваше распоряжение труп — вы сможете вырезать этот инстинкт и показать его мне?
— Сомневаюсь, — произнес Рендер притворно-ироничным тоном. — Думаю, у трупа он уже весь израсходован. А вот если найдется доброволец, то уже одним своим поступком он докажет мою правоту.
— Неопровержимая логика, — улыбнулась Эйлин. — Принесите еще кофе, ладно?
На кухне Рендер налил кофе, добавил баккарди, выпил стакан воды и вернулся в комнату. Эйлин сидела в той же позе; Зигмунд тоже лежал, не шевелясь.
— А чем занимается Ваятель в свободное от Ваяния время? — спросила Эйлин.
— Тем же, чем и все простые смертные: ест, пьет, спит, разговаривает, встречается с друзьями, и не только с друзьями, путешествует, читает…
— А вы умеете прощать?
— Не всегда. Почему вы спросили?
— Простите меня. Я сегодня слишком резко обошлась с одной женщиной, ее фамилия де Виль.
— О чем же вы говорили?
— О вас. Она мне наговорила такого, что, кажется, право, лучше бы мне и не рождаться на свет. Вы собираетесь на ней жениться?
— Нет, брак — это нечто из области алхимии. Когда-то эта идея мне очень помогла, но теперь в ней нет необходимости.
— Хорошо.
— И что вы ей сказали?
— Выдала ее карту с результатами обследования. Диагноз: сука. Рекомендации: физиотерапия и хороший намордник.
— Вот как. — протянул Рендер.
— Она порвала ее и швырнула мне в лицо.
— Интересно, почему бы это?
Эйлин улыбнулась и пожала плечами, чертя пальцем на скатерти квадратный узор.
— «Вы, старики и молодые, ответьте, — что такое ад?» — вздохнул Рендер.
— Думаю, ад — это страдание от неспособности любить, — подытожила Эйлин. — Разве Достоевский не прав?
— Сомневаюсь. Я бы порекомендовал ему групповую терапию. Вот это бы для него было настоящим адом. В одной компании со своими вдруг ожившими персонажами.
Рендер поставил чашку на стол, отодвинул кресло.
— Уже собираетесь уходить?
— Мне действительно надо.
— Могу ли я соблазнить вас обедом?
— Да нет. Она встала.
— Сейчас, только накину пальто.
— Я могу добраться и сам, а потом отправлю машину по обратному монитору.
— Нет! Когда я слышу о том, что по городу разъезжают пустые машины, мне становится страшно. Последние две недели только об этом и говорят. К тому же, — добавила Эйлин, выходя в сводчатую дверь, — вы обещали мне Винчестерский собор.
— Хотите прямо сегодня?
— Если удастся вас уговорить.
Рендер остановился в нерешительности. Зигмунд поднялся и встал напротив, глядя прямо в глаза человеку. Он несколько раз открывал и закрывал пасть, но не издал ни звука. Потом пес повернулся и вышел из комнаты.
— Нет, — донесся голос Эйлин. — Побудь здесь, пока я не вернусь.
Рендер поднял пальто, надел, спрятав аптечку в карман.
Когда они шли через холл к лифту, Рендеру показалось, что он слышит очень слабый, доносящийся откуда-то издалека вой.
Это было единственное место, где Рендер точно знал: он — повелитель всего.
Он не был чужим в этих чуждых мирах, где время застыло, в мирах, где обитают цветы-любовники, а светила воюют друг с другом в небесах и, расколовшись на тысячи осколков, истекая пурпурной кровью, падают на землю, как разбитые кубки, где моря уходят вглубь, ища тайных подземных ходов, и где руки подымаются из пещер, размахивая факелами, пламя которых похоже на зыбкие призрачные лица, — долгий кошмар в зимнюю глухую ночь, когда лето ушло побираться по дорогам; все это было хорошо знакомо Рендеру, ведь он не раз, выбрав подходящий момент, отправлялся в эти миры в научные командировки и провел в них немало прекрасных минут. Одним движением пальца он мог пленять злых волшебников, вершить над ними суд по обвинению в государственной измене, казнить их и назначать им преемников. Ах!..
Но на сей раз, по счастью, это был скорее визит вежливости…
Он шел по лесной прогалине в поисках Эйлин. Он чувствовал ее присутствие повсюду и с каждой минутой все сильнее.
Раздвинув ветви, Рендер вышел на берег озера. Озеро лежало перед ним, холодное, голубое, бездонное, и маленькая стройная ива, в ветвях которой обычно появлялась Эйлин, отражалась в его поверхности.
— Эйлин!
Деревце качнулось ему навстречу.
— Эйлин! Явись!
Ива обронила несколько листьев, и, упав на зеркальную гладь воды, они разрушили мирно застывшее отражение.
— Эйлин?
Все листья, разом пожелтев, облетели, заколыхались на воде. Деревце застыло. Странный звук раздался в темнеющем небе — словно провода высоковольтной линии загудели в холодный осенний день.
Внезапно двойной ряд лун протянулся по небу. Рендер выбрал одну, дотянулся до нее, нажал. Как только он сделал это, другие луны поблекли, и кругом стало светлее; гул в воздухе смолк.
Рендер обошел озеро кругом, чтобы выгадать для себя небольшую передышку и предупредить обратное воздействие. Потом двинулся между сосен к тому месту, где должен был возникнуть собор.
В ветвях деревьев теперь было слышно птичье пение. Мягко повеял ветер. Присутствие Эйлин ощущалось достаточно сильно.
— Сюда, Эйлин. Сюда.
Она прошла рядом: зеленый шелк платья, отливающие бронзой волосы, глаза как расплавленный изумруд; на лбу у нее тоже было изумрудное украшение.
Мягко ступая по ковру хвои ногами в зеленых туфельках, она спросила:
— Что случилось?
— Ты испугалась.
— Чего?
— Может быть, собора. А ты не ведьма? — Рендер улыбнулся.
— Вообще да, но сегодня у меня выходной.
Он рассмеялся. Взял ее за руку, и они пошли вокруг острова пышной зелени, и там, в глубине, на поросшем шелковистой травой холме, увидели собор — тот рос, раздвигая ветви, тянулся вверх, вот уже показался в небе над вершинами деревьев, гулко вздыхая органными трубами, отражая снопы солнечных лучей.
