Проходим вглубь, подвал большой, просторный, и всех его жителей мы завалить не могли. Картинка, которая нам открывается, — не очень. Десятка три женщин и детей по виду лет до двенадцати, не старше. Жмутся в угол и что‑то бормочут на своём тарабарском межплеменном наречии. Выхватываю только русский мат, который неизменен, а более — ни одного знакомого слова.
Вот и спрашивается: что делать? Приказ — кончать всех без разбору, но дети же. Стоим всей тройкой, переминаемся, я — старший, младший сержант, а как поступить с этой грязной, зачуханной толпой, не знаю.
Из‑за моей спины появляются два автоматных ствола, изрыгают огонь, и пули в упор крошат самок и детёнышей. Поворачиваюсь, мой комод, Филин, свой АКМ перезаряжает.
— Что, сдрейфили? — Он сплёвывает на покрытый экскрементами и кровью грязный пол.
— Как‑то не по себе, — пожимаю я плечами.
— Ладно, на первый раз прощается, но ещё раз замешкаетесь, пеняйте на себя, лично пристрелю и не посмотрю, что ты, Мечник, командирский любимчик и нормальный боец. Пошли. — Он потянул меня куда‑то в угол, и я последовал за ним. — Мля, где же она?
— Что ищем‑то? — спросил я у комода.
— Да кладовку, где эти твари хавчик хранят. В каждом подвале такая должна быть, — где бы они ни останавливались, первым делом её оборудуют. Вот, нашёл! — почти обрадованно вскрикнул сержант и приподнял крышку, которой раньше канализационные люки на дорогах накрывали.
Мы увидели выдолбленную в бетоне яму. Глазу и Яку сразу стало плохо, и они отскочили в сторону, а я стоял и смотрел на засоленные руки, ноги и головы людей, которых «беспределы» на еду порубали. Это у них вроде как НЗ и деликатес к праздникам.
— Я всё понял, Филин, — кивнул я комоду, — никакой жалости и никакой пощады.
— Нормально, — сержант хлопнул меня по плечу, — работаем, Мечник.
После того, что мы видели в подвале, пошла самая настоящая работа. Подвал, гранаты, взрывы. Входим, снова катятся гранаты, взрывы, добиваем выживших дикарей. Всё легко, и дикари действуют по шаблону. Есть силы, выбегают наружу, и мы давим их огнём, а если у них мало бойцов, тогда ждут нас на входе в своё жилище. За день прошли три десятка подземных убежищ, самых разных. В некоторых было от пяти до десяти животин на двух ногах, одна семья, а в других настоящее племя — до сотни особей.
Такая кровавая работа продолжалась до вечера, пока у нас БК не закончился. На ночь закрепились в одном разваленном трёхэтажном доме, но спать никому не хотелось, и до утра мы толком глаз не сомкнули, так, полудрема какая‑то. Наконец, только развиднелось, нам подвезли гранаты и боезапас, мы пополнились, и кровавый наш труд возобновился.
Время от времени «беспределы» пытались атаковать, но все городские высоты уже были под нашим контролем, на них сидели корректировщики с радиостанциями, и мы встречали их вовремя. Были и собачки, эти милые существа, откормленные на человечине, каждая весом кило под семьдесят‑восемьдесят, но одиночки, никогда не больше трёх‑пяти, так что справлялись с ними быстро.
К вечеру вся «правая» сторона города Батайска, разделённого на две части автомагистралью, была под нами, а «левая» — под столичными войсками. Завтра мы выдвигаемся на Ростов, а на наше место придут территориалы, ещё не по одному разу проверят все отнорки и уничтожат недобитков, которые наверняка имеются. Мы же свои обязательства перед нашим государством выполнили полностью, и, значит, делать нам здесь больше нечего.
Победа! Красивое слово, мощное, радостное, но мне было как‑то тоскливо, и удовлетворения от того, что я делал эти пару дней, я не испытывал никакого. Нет, сожалений или каких‑либо рефлексий у меня не было, всё в порядке, чисто служба, без всяких эмоций, но и удовлетворения от полученного результата тоже не наблюдалось.
Пришёл, увидел, победил! Кажется, именно такие слова сказал один древний вояка, который забыл добавить, что надо ещё и потери подсчитать. Кстати, про потери. За три дня операции по зачистке города из строя роты выбыло пять человек: трое убитых — навсегда и двое тяжелораненых — возможно, что и временно.
Спустя несколько дней умная голова неизвестного мне штабного офицера произвела подсчёт, и оказалось, что мы — самое результативное подразделение во всей армии. Меньше потерь, чем у нас, не было ни у кого, а трупаков наваляли побольше, чем целый столичный батальон. Эта информация широко разошлась по всем СМИ, то есть в радио и газеты, и думается мне, что именно тогда за нами стала закрепляться слава самых кровавых и жестоких гадов во всей Конфедерации, которые на досуге играют в футбол отрубленными головами врагов. Прикольно!
Глава 8. Кубанская Конфедерация. Ростов‑на‑Дону. 07.05.2057
После зачистки Батайска сутки отдыхали, а затем комбриг расщедрился, выделил нашей роте пять самых лучших бронированных «Уралов», и в сопровождении десяти БТРов и мотострелков на броне мы направились в Ростов.
Свершилось, элитные войска Кубанской Конфедерации официально деблокировали город, бывший некогда столицей Донского Царства. На деле же — дорог нет, продовольствие доставить тяжело, с севера непонятные группы то ли бандитов, то ли особо продвинутых «беспределов» поджимают, и всё, что нас с ним связывало, — Ворошиловский мост, настолько старый и древний, что ездить по нему было попросту опасно. Ерёменко даже хотел запретить проезд гружёных «Уралов» по нему, но комбриг его уговорил — престиж, однако, требовал показухи.
Впрочем, мост прошли без происшествий, хотя опасения были. Нам‑то что, сидим за броней, не видим того, что вся конструкция под напором ветра раскачивается, и только слышим, как металл потрескивает, а вот водилам и мотострелкам я не завидовал. Уже потом, когда выгружались, наш водитель, а им оказался Шварц, вот же встреча, был бледен как мел и говорил, что лучше он пять раз по самым опасным горным перевалам проедет, чем ещё один раз через этот ветхий мост.
В городе нас ждали, и уже на въезде, перекрытом сварными металлическими воротами и бетонными бронеколпаками с пулемётами, была организована торжественная встреча. Наша бронеколонна вкатилась в город, ворота за нами закрылись, и уже на Ворошиловском проспекте нас встречал караул солдат Демократического Фронта — три десятка истощённых мужиков в рваном камуфляже и с разнобойным оружием в руках. Перед ополченцами стоял местный глава городской администрации, некто Михайлов, бывший полковник царской армии. Вот и вся торжественная встреча от всего благодарного населения, которого в городе оставалось ещё около сорока пяти тысяч, хотя в лучшие годы Донского Царства здесь проживало больше ста.
