Надя несла довольно увесистый чемодан. Чуть не споткнувшись, Журавлихин бросился ей навстречу и взял чемодан с аппаратом.
- Вы один? - Надя удивленно приподняла бровь. - Ребята помчались искать машину где-то в районе Песчаных улиц. Вы там...
Женя прикусил язык. Вырвалось лишнее слово. Надя проницательно посмотрела ему в глаза, как бы пытаясь понять причину странного совпадения. Ведь она только что приехала с Песчаной улицы...
В сознании Журавлихина спорили два ранее намеченных решения: либо следует соблюдать такт и ни слова не говорить о свидании, при котором, он невольно присутствовал, либо рассказать все начистоту и, поборов ложную скромность, спросить Надю о маршруте Багрецова.
Пришлось выбрать последнее. Нельзя терять ни минуты, иначе "Альтаир" вырвется за пределы Окружной железной дороги и его не обнаружит ни один, даже самый сверхчувствительный приемник.
- Наденька... я вас видел... там... - выдавливая из себя слова, говорил Журавлихин. - Вы были... не одна.
- Допускаю эту возможность, - небрежно заметила Надя, открывая чемодан. Следили за мной?
Женя покраснел, вытащил платок и прижал его к мокрому лбу.
- Простите, это случайно... - И, понурившись, спросил: - Куда он едет?
Надя кусала губы от обиды. Она не могла допустить мысли, что этот скромный, вежливый и чуткий человек так грубо воспользуется подслушанным разговором. Как ему не стыдно!
А Женя видел Надю будто сквозь запотевшее стекло, не зная, говорить ли дальше или обратить все в шутку, просить извинения или просто молчать. Топорщатся на голове красноватые гребешки, вздрагивают от ветра, и кажется Жене, что Надя бросится на него рассерженным петушком, проучит как следует за глупую бестактность. Кстати, этого ему очень хотелось. С каким наслаждением он искупил бы свою вину!
- Надо узнать, куда... он едет, - растерянно бормотал Женя; понимая, что девушка еле сдерживается от гнева. - С какого вокзала? Мы здесь видели... Кое-как он сумел объяснить, почему его интересует маршрут Багрецова.
Надя готова была простить Журавлихина, предложила сейчас же ехать на то место, где ее видели, - но, узнав, что ребята там будут раньше, успокоилась и стала развертывать антенну измерительного аппарата.
- Вы слышали весь разговор? - помолчав, спросила она.
- Нет, только начало... Помню, вы ему ничего не могли посоветовать... На этом передатчик выключился.
- Значит, вы могли понять, насколько меня интересовало, куда он едет.
- Нехорошо получилось.
- Теперь я сожалею. Но кто мог знать, что он отправляется по пути "Альтаира"?
- Я не об этом. - Женя вдруг осмелел. - Мне кажется, вы были несправедливы к Багрецову... простите, я даже знаю его фамилию.
- Оставим это, - сухо сказала Надя, взглянув на маленькие часики. Помогите развернуть антенну. Что смотрите? Попробуем узнать направление.
Вынимая из чемодана блестящие трубки, и торопливо свинчивая их, Журавлихин с дипломатической осторожностью расспрашивал Надю об экспедиции, которая его сейчас интересовала не меньше, чем Багрецова. Надя отвечала односложно. Она почти ничего не знала ни об экспедиции, ни о стремлениях упрямого конструктора. Ей было известно, что в одном из домов напротив сквера живет помощник начальника экспедиции. Он обещал Багрецову дать ответ сегодня утром, но, вероятно, позабыл, что сегодня воскресенье, все учреждения закрыты. Багрецов решил караулить его возле дома. Вот и все.
Настало время передачи. Женя, бледный от волнения, включил телевизор. Он уже представлял себе, что "Альтаир" находится либо на багажном складе, либо что еще хуже, страшно подумать - в темном товарном вагоне. Ничего не увидишь, ничего не услышишь, поиски окажутся бесцельными, невозможными.
Надя хотя и стремилась проявить стойкость и хладнокровие в любом, даже решающем эксперименте, но сейчас на хорошо знакомом ей аппарате вертела совсем не те ручки, - вероятно, потому, что поминутно смотрела на экран телевизора, который интересовал ее гораздо больше.
Как всегда, на молочно-белом стекле сначала появились тонкие серебряные нити, затем побежали грязные полосы. Вот они остановились, и Надя увидела знакомую картину: угол дома, чугунную решетку, кусты и садовую скамейку. Не было никакого сомнения, что машина все еще стояла возле - сквера.
Но где же Гораздый и Усиков? Неужели они не встретили своего знакомого Толь Толича? Женя его никогда не видал, а Надя узнала сразу, едва он появился на экране.
Поигрывая концом кавказского ремешка, Толь Толич шел кому-то навстречу и широко улыбался.
- Какими судьбами, каким ветром вас занесло в наши края, золотко? вкрадчиво говорил он, щурясь от удовольствия. - Нем, так сказать, обязан?
Совсем вплотную к этой шарообразной фигуре приблизился хмурый Багрецов. Губы его вздрагивали.
- Ведь вы же сами мне назначили, - растерянно сказал он. - Я приехал в институт, но...
- Простите великодушно. - Лицо Толь Толича расплылось в еще более широкой улыбке. - Но ведь мы, золотко, не всегда себе принадлежим... Дела, дорогой мой, дела... Заводи, Петрович, поехали!
У Жени после этих слов упало сердце. Машина опять ускользнула прямо из-под носа. Вдруг ребята ее не встретят?
Надя хмурилась, кусала ноготь от досады. Вновь послышался знакомый голос Багрецова:
- Погодите! Вы же обещали взять меня. Все документы я оформил.
- Поздно, милый, поздно! Ваше место, товарищ Багрецов, уже занято. Как говорится в нашем ученом мире, природа не терпит пустоты. К тому же все под богом ходим... Позвонили мне вечерком из министерства: нельзя ли, мол, одну радистку, чью-то там племянницу, зачислить? Человек я маленький, возражать не приходится. Неприятно, конечно, но я тут не виноват. Простите, золотко, но если что нужно - прямо ко мне. Пока, дорогой мой!
Толь Толич повернулся лицом к машине. На экране оно постепенно увеличивалось. Самодовольное, но в то же время предупредительно-вежливое. Взглянешь на такого улыбающегося человека - и на душе становится радостно. Вот он, весь перед вами, доволен своим положением, работой, безоблачным, солнечным днем, цветочками в скверах, но больше всего доволен тем, что сможет доставить вам приятное. Если придется отказать, то сделает он это с грустной улыбкой, признается в своем бессилии, и вам уже становится его немного жалко. Чудесный, милый, чуткий человек! Посмотрите на него - он так вам сочувствует... "Эх, подумаете вы, - зачем я только его беспокоил?.."
- Ну и сахарин! - воскликнула Надя. - Ужасно боюсь таких людей!
Женя не мог с ней согласиться. Ему, впрочем, как и многим другим, нравилась подобная обходительность. Рассуждал он просто: "Зачем вдвойне огорчать людей - и вынужденным отказом и суровым тоном? Человеку нужно посочувствовать, утешить ласковой шуткой, убедить его в неизбежности принятого решения. Так и в данном случае Багрецов, которому отказал Толь Толич, хоть и расстроен неудачей, но, конечно, не обижается на него".
