Журнал «Если» - «Если», 2004 № 02

Недолгий период интереса ко всему советскому, вызванный перестройкой в конце 80-х годов XX века, не успел породить сколько-нибудь значительных книг. Отдельные произведения, вроде «Русской весны» Спинрада или «Чернобыля» Ф.Пола, свидетельствовали лишь о том, что писатели попытались выпятить образ рубахи-парня, перестав акцентировать внимание на «кровожадных злодеях».

Осмысления не произошло, потому что наступил 1991 год. И западным фантастам, чтобы писать о России, необходимо было учитывать совершенно новые обстоятельства — превращение СССР в РФ, могучей и пугающей сверхдержавы — в бедное государство, всеми силами борющееся за простое выживание.

В начале 1990-х годов приговор России был вынесен не в самой художественной из книг англо-американской фантастики. Зато подкупающей предельной откровенностью автора. Речь идет о «Войне 2020 года» Ральфа Питерса. Образы русских и здесь оказались окарикатурены, правда, в иной интонации, нежели это было принято в эпоху «холодной войны». Мы представлены уже не лубочными злодеями, а страдальцами, задавленными со всех сторон азиатскими ордами. В послесловии же к роману Питере вообще поставил огромный жирный крест на всем будущем России: «Русский народ обречен. Но мы должны сделать все возможное, чтобы он этого не осознал».

Однако Россия отказывалась умирать, создавая проблемы авторам, пишущим сиквелы книг, созданных еще в 1960—1980-е годы. В современной НФ, посвященной описанию вероятного будущего, времени звездных одиссей и космических войн, о нашей стране фантасты вспоминают изредка. Они явно не знают, как встроить портрет новой России в то будущее, где раньше пребывал Советский Союз. Орсону Скотту Карду в «Тени Эндера» пришлось использовать идею о русских имперских амбициях. Заметно, что автор делает это не слишком правдоподобно и даже немного стыдясь почти журналистской банальщины. Но решить проблему ему и в самом деле было непросто, ведь «Тень Эндера» — продолжение романа двадцатипятилетней давности «Игра Эндера», где «русские, эти ребята, что правят всей Евразией» — всего лишь псевдоним для «советских». И теперь, когда автор вновь вернулся к созданному им миру Эндрю Виггина и его соучеников из Тактической школы, ему пришлось выдумать обиженную на весь свет имперскую Россию и новый «Варшавский пакт». Не будь зависимости от прежнего текста, О.С.Кард, скорее всего, вывел бы в качестве врагов цивилизованного мира каких-нибудь «объединенных мусульман».

В массе же своей современным западным авторам не интересно будущее России, в чем их, конечно же, упрекать глупо: думать о судьбах чужих держав писатель не обязан. Фактически сейчас западная НФ вернулась к ситуации 1920—1930-х годов, когда нечто, происходящее в «дикой стране Хаоса», потерпевшей историческое поражение, мало кого занимает. Во всяком случае, никакой роли в сценариях возможного будущего ей не предоставляют. В лучшем случае ограничиваются замечаниями, вроде брошенного Д.Холдеманом в «Вечном мире» об отлично изготовленном российском пистолете, «любимом оружии наемных убийц во всем мире».

Под псевдонимом «Россия» со страниц романов предстает что-то вроде гигантской Колумбии, медленно загнивающей на окраине существующего мира. Так, если в романе У.Гибсона «Виртуальный свет» герой в Мексике ездит на российской «ладе», то в книге «Все вечеринки завтрашнего дня» единственная заслуживающая внимания русская продукция — опять-таки орудие убийства: «чейн-ган». В книгах Тома Кленси, описывающих современную Россию, используются те же средства, которые автор применял, изображая страны южнее Рио-Гранде: те же проблемы коррумпированного и нищающего общества, та же удручающая реальность, то же прозябание в обозе более развитых стран.

Новый образ россиян в зарубежной НФ будет зависеть исключительно от реального положения нашей страны в будущем. В данном случае на миф влияет реальность. Ибо массовое сознание западного человека готово к реализации любой из двух возможных архетипических схем.

Останемся мы на положении «евразийской Боливии» — и в НФ на нашу долю выпадут образы лубочных бандитов да продажных полицейских, постреливающих из российских смертоубийственных машинок для проделывания дыр в человеческих телах.

Если же нам удастся хоть сколько-нибудь подняться над уровнем псевдолатиноамериканского болота, в котором мы очутились, то этот подъем будет сопровождаться и восстановлением прежнего образа россиян: холодного и образованного, умного и благородного русского. И может, пройдет еще десяток лет, и на страницах западного романа мы прочитаем что-нибудь очень похожее на следующие строки: «В ответ граф Тимашев, человек весьма сдержанный, чья невозмутимость представляла собой полную противоположность горячности французского офицера, поклонился и произнес с характерным русским акцентом…»

Она стояла среди скульптур из черного дерева, выставленных в крыле Майкла Рокфеллера музея «Метрополитен» и имевших сходство с человеческими фигурами в полный рост. Из такого дерева искусные руки резчиков создавали идолов, которым поклонялись в африканских селениях. Она была золотистой блондинкой с голубыми глазами, взгляд ее как будто ласкал скульптурные изображения. На ней было черное платье и ожерелье, бриллиантовое или фальшивка — словно капли воды в лучах закатного солнца. Увидев ее возле статуй, я подумал: «Вот что мне надо». Меня влек этот образ, я желал эту женщину. В тот момент ничто для меня не имело значения, я забыл и о своих соотечественниках в Бразилии, живущих в нищете, и о пришельцах, к которым уже полгода было приковано всеобщее внимание.

Я медленно подошел. Она заметила меня и насторожилась, а я пробовал догадаться, о чем она думает. «Кто он? Я сделала что-нибудь не то? Конечно же, посетители не должны пересекать ограничительную линию и приближаться к экспонатам».

— Вы, наверное, разбираетесь в искусстве? — предположил я.

— Почему вы так решили? — Она смущенно улыбнулась.

— Расскажите мне об этих идолах.

— Вам лучше спросить у кого-нибудь из служителей музея. — Она помолчала, раздумывая, поддерживать ли беседу дальше. — Ну, если совсем коротко: это образцы примитивного искусства, которое первыми оценили Пикассо и другие художники европейского авангарда… — Тут она заметила, что мой взгляд прикован к ней, а не к статуям. — Похоже, искусство вас вовсе не интересует…

— Отчего же, — возразил я, вскидывая фотоаппарат. — Для меня очень важны образы, которые можно передать средствами моего искусства. — Я быстро подготовился к съемке. — Не двигайтесь, стойте, где стоите.