— Итого трое, — суммировал майор, и я понял, что он сосчитал также и оставшегося под навесом. — Подъем!
Десантники нехотя вставали и осматривались — куда же еще идти, неужели опять такая пробежка? — но Португал показал на широкий круглый люк в полу, совсем незаметный под навеявшимся песком, и двое здоровяков тут же отвернули фрамугу. Из проема потянуло прохладой, свежестью и — невероятно, однако его ни с чем не спутаешь — дыханием потока холодной воды… Неужели вода?
— Вниз!
По зыбкой почти отвесной лесенке мы спустились в темное помещение, заполненное какими-то угрюмыми котлами, цистернами, корпусами гигантских насосов. Вдоль стен, как водится, тянулись кабели и ржавые трубы, на весь машинный зал (я мысленно назвал это машинным залом) было лишь два светильника, которые Португал тут же включил. В центре зала был квадратный проем, огражденный стальными прутьями, но — главное — в проеме этом шумел, пенился, бился могучий поток воды!
— Насосная станция, — сказал Наймарк, который постепенно приходил в себя. — А может, запорная, не могу понять пока что. В принципе вода на ледник должна идти самотеком…
Быстро они очухиваются, эти ученые южане-книгочеи. Группа разоблачалась, снимала ненужные теперь термокостюмы, да и униформу… Ах ты черт, из огня да в полымя, в воду то есть! Португал мрачно похаживал перед строем полуголых людей, женщины жались в углу зала.
— Достать подводную экипировку и приготовиться к спуску, — перекрывая шум потока, командовал майор. — Первыми в группе пойдут капралы, сразу за ними — женщины. Замыкать группу будем я и сержант. Перед погружением включить светильники, держаться кучно. Радиопереговорными устройствами не пользоваться: нас могут засечь, мы пересекаем рубеж нелегально.
— Далеко это? — спросил мой сосед по строю, с опаской поглядывая на кипящий поток. Давно ли он изнемогал от жары, а сейчас вся кожа его пошла пупырышками.
— Это не твое дело, я дам знать, — отрубил начальник и тут же скомандовал: — Надеть гидрокостюмы!
Гидрокостюмов, к счастью, оказалось именно столько, сколько надо. При тусклом свете ламп я пытался различить Норму в дальнем углу, но это не удавалось. Рядом со мной в подводное снаряжение облачался тощий, дрожащий Эл Наймарк.
— Готово?
И на рифленую сталь мостика вышли, будто красуясь, два богатыря-капрала, два ладных удальца, что только сейчас промчались вихрем по раскаленной сковородке, а теперь вот готовы занырнуть в темную, непроницаемую стремнину и мчаться в ней, пока не дадут отбой или пока не кончится сжатый воздух в баллонах.
— Пошел! — махнул им рукой Португал, и только два белых буруна скользнули под настил. — Пошел!… Пошел!… Времени мало, пошел! Пошел!
* * *
Должен сказать, что только спервоначалу плавание в подземном потоке кажется ошеломляющим трюковым действом, в котором зачем-то принудили участвовать и тебя. После первых же кульбитов и кувырков, которые совершаешь по неопытности, просто от внезапности перехода из стихии в стихию, тут же инстинктивно начинаешь прилаживаться к потоку, к его мощному стремительному движению и в дальнейшем, несомый в его невидимых, но ощутимых, словно упругие удары, водоворотах, стараешься лишь не упустить из виду находящихся рядом таких же, как ты сам, ныряльщиков, окруженных тусклым ореолом света нагрудных фонариков. А мимо с шальной скоростью пролетает бесконечная бетонная стенка, к которой не следует приближаться, — чиркнет, закрутит так, что выправишься только в хвосте группы, а то и вовсе отстанешь в темном тоннеле, заполненном бешено мчащейся водой. После первых двадцати минут постепенно привыкаешь к тому, что тебя несет и вертит, словно щепку; примерно через час появляются навыки автоматизма в управлении телом; еще через час этот пролет в трубе начинает казаться однообразным до скуки аттракционом; а дальше уже появляются признаки утомления — не хочется снова и снова перегруппировывать тело на скруглениях трубопровода, распяливаться при ускорениях, сжиматься в шарик при замедлениях, хочется просто оставить поскорее этот плотный вихрь и опять оказаться на свету, в привычном прозрачном воздухе…
Как только я вспомнил о воздухе — тут же глянул на окошечко манометра и сообразил, что скоро уже время переключаться на второй баллон, да и клапан к этому времени разок предупредительно квакнул. Хотя и было распоряжение Португала ничего без команды не делать, я потянулся к кранику переключателя — понял уже, чего стоит в их глазах человеческая жизнь, и собирался в дальнейшем заботиться о себе сам, насколько позволят обстоятельства.
Мимо меня все с той же монотонной жуткой скоростью неслась бетонная стенка, время от времени прерываемая мельканием черной поперечной полосы — битумного шва, как я выяснил впоследствии.
В цепочке подводников передо мной произошло какое-то движение. Сперва мне показалось, что меняется группировка и задние уходят на место передних, или что-то в этом роде, но связной из передней группы вроде бы ничего такого не требовал, он просто дрейфовал медленнее остальных — пока не поравнялся со мной. И тут в тусклом свете моего нагрудного фонарика за стеклом маски я увидел, угадал, скорее, знакомые серые глаза… Норма!
Она ухватилась за мой пояс, и мы некоторое время мчались вот так, зависнув в водяной толще, как бы отрешенные от всего. Затем Норма показала на кран переключателя. Я слегка разочаровался — значит, она приблизилась ко мне просто с миссией передатчика команды! Вдвоем с ней мы донесли этот приказ до всех оставшихся в тылу, в том числе и до старикана Наймарка, о котором я, к стыду своему, совершенно забыл. Однако Наймарк показал мне, выставив большой палец, что чувствует себя превосходно. Тогда мы с Нормой опять подались вперед, к центру группы, и уже там остановились, уединились (если это можно назвать уединением), и я бы даже сказал — забылись, потому что убей меня — не вспомню, сколько времени продолжалось наше совместное парение…
Из усыпляющей монотонности этого пролета нас вывела вторая связная (почему-то Португал использовал в качестве связных именно девушек), которая дала понять, что скоро выходим на поверхность, а потому надо сгруппироваться: она показала как — поджав ноги и крепко обхватив их руками. К этому времени труба ощутимо пошла вверх, а поток набрал пульсацию — сперва малозаметную, затем все более мощную. Норма в страхе крепко ухватилась за меня — и, наконец, всю нашу группу в последнем пароксизме потока вышвырнуло в широком белопенном гейзере на черную плоскую поверхность горного озера. Здесь были глубокие сумерки, лишь небо — чистое и в ярких таких точках! — да гряда дальних снежных пиков, озаренных низким солнцем, давали какой-то свет.
