- Ох, - простонала Хильда, - ноги не держат.
Сунильд выхватила у нее из рук горшок, потому что Хильда рухнула на хозяйскую кровать и уставилась на входную дверь вытаращенными глазами. Несколько секунд она беззвучно шевелила губами, потом перевела полный ужаса взгляд на хозяйку.
Сунильд осуждающе покачала головой.
- Детка, если ты не перестанешь трястись от страха и делать глупости только потому, что тебе опять что-то приснилось, я велю тебя выпороть.
- Ох, госпожа Сунильд, если бы мне это приснилось! Лучше бы так. Попробуйте молоко, попробуйте.
- При чем тут молоко? Хильда, почему ты врываешься ко мне с этим дурацким горшком? - рассердилась Сунильд, но все же наклонилась и понюхала молоко. - Кислое, - сказала она, все еще недоумевая. - Ну и что с того? Слушай, детка, я ценю твое усердие. Ты действительно хорошая кухарка, и все мы рады, что ты живешь в нашем доме. Но все-таки не стоит будить меня сообщением, что молоко скисло. Не такая это страшная вещь, и я полагаю, ты сама придумаешь, что из него приготовить.
Хильда вцепилась в горшок мертвой хваткой.
- Это утреннее молоко, госпожа! - запричитала она. - Утреннее! На рассвете его надоили, а спустя полчаса оно было уже кислое.
- Грязный горшок, - предположила Сунильд.
Хильда залилась слезами.
- Если бы грязный, госпожа Сунильд, только я все начисто отмыла еще с вечера...
- К чему ты клонишь?
- А кони? Кони такие, будто на них всю ночь носились, не разбирая дороги! В мыле, на губах пена, дрожат, храпят... а ведь мой Кай вчера почистил их, напоил, засыпал свежего сена. И собаки под утро скулили, тявкали, словно бы от страха. В доме какая-то нечисть госпожа, вот что все это значит! Да спасут нас всемогущие боги...
Она плакала от страха. Большой рот Хильды распух, остренький носик покраснел. Залитые слезами глаза в немой мольбе уставились на Сунильд.
Старая хозяйка, услышав это, точно окаменела. Признаки, перечисленные девушкой, были бесспорны и очевидны. Сунильд и сама чувствовала, что какая-то темная, мрачная тень нависла над их домом. И как ни боялась Сунильд признаться в этом самой себе, но видела она и другое: крыло этой черной тени задело Соль.
Хильда тихо шмыгала носом у плеча хозяйки. Сунильд вернула ей горшок с молоком, погладила по волосам.
- Никому об этом не говори, детка, - велела она. - И своему Каю скажи, пусть помалкивает. Не хватало еще, чтобы о нашем доме пошла дурная слава.
- Мне страшно... - прошептала Хильда. - На рассвете _о_н_о_ как будто посмотрело на меня...
- Кто - "оно"? Опять твои сны, Хильда.
- Нет, не сны... И у _н_е_г_о_ красные глаза...
- Деточка, ступай на кухню и займись завтраком. Я сама во всем разберусь. И ничего не бойся.
Сунильд отстранила цеплявшуюся за нее служанку и встала с кровати. Не спеша оделась, убрала волосы под платок. Насмерть перепуганная девушка все сидела на кровати, прижимая к себе горшок со скисшим молоком, и следила за хозяйкой большими, полными слез глазами.
Стараясь не выдать своего беспокойства, Сунильд направилась прямо в спальню внучки.
Соль была дома, и старая женщина мысленно вознесла хвалу богам. Девушка спала по одеялом из собачьих шкур и во сне вздыхала и тихо постанывала. Когда Сунильд наклонилась над ней, она не проснулась, только мотнула головой и сильно вздрогнула. Сунильд уловила незнакомый, тяжелый запах - как будто в комнате побывала большая мокрая собака - и подумала, что давно уже не проветривала собачьи шкуры, которыми в холодные зимние ночи укрывалась Соль. Надо будет распорядиться, подумала она, пусть Хильда хорошенько вытряхнет их и почистит снегом.
Соль снова застонала. Сунильд прислушалась и ей даже показалось, что девушка не стонет, а повизгивает и поскуливает, как охотничья собака, которой снится охота. Когда Соль зашевелилась в беспокойном сне, одеяло сползло, и Сунильд увидела ее босые ступни. Соль поджимала и расслабляла пальцы ног. В этом рефлексивном движении было что-то настолько нечеловеческое, что Сунильд ощутила холод в груди, и сердце старой женщины сжали ледяные пальцы.
Во сне полудетское личико Соль казалось взрослым и прекрасным. Сунильд никогда еще не видела ее такой. И этот очень красный, жадный рот... В складках губ Соль старая женщина увидела тайную боль и тайный порок. И она стала намного старше, маленькая Соль. В свои тринадцать лет она выглядела теперь на семнадцать, а то и на двадцать. Она становится взрослой, вот в чем дело, сказала себе Сунильд и направилась к выходу. Ничего страшного не происходит, упрямо твердила она себе, спускаясь по лестнице на кухню, чтобы отдать необходимые приказания Хильде. Просто нужно проветрить одеяла и поскорее выдать Соль замуж.
11
Конан сгрыз мясо, потом высосал из кости мозг, запил трапезу чудовищным количеством пива и только после этого перевел дух. Нельзя сказать, что варвар смирился со своей участью, - однако он начинал уже находить в гладиаторской жизни хорошие стороны. У него появились - нет, не друзья, но люди, с которыми он предпочитал иметь дело. На тренировках Конан выбирал себе противников посильнее и потяжелее, инстинктивно избегая хитрецов и лукавцев - Каро, Аминту, еще нескольких. Гунастр, конечно, видел это, но пока что не вмешивался.
Иногда в гладиаторскую казарму приходили воины - гиперборейцы и асиры, порой из знатных семей, - посмотреть на нового гладиатора, который запомнился им на игрищах в память Сигмунда, поразмяться, взять у Гунастра один-два урока. Некоторые выражали желание помериться силой с Конаном, но Гунастр чаще всего под каким-нибудь предлогом отказывал - боялся за жизнь почтенных господ надо полагать. И это тоже вызывало у Конана приятное чувство. Ему льстило, что его считают опасным..
- Привет, киммериец! - услышал он знакомый голос и нехотя поднял глаза. К нему подсел Арванд. Конан молча смотрел на него и откровенно ждал, пока ванир уйдет. Но Арванд не уходил.
- Слушай, мальчик... - начал он.
Конан зашипел от злости и не выдержал:
- Я тебе не мальчик. Мне уже пятнадцать, и мужчина моего возраста не позволит, чтобы...
Арванд прикусил губу, чтобы не расхохотаться, с видимым усилием подавил приступ неуместной веселости и испытал прилив острой благодарности к повару Акуну, который очень кстати подскочил и спросил, не угодно ли ему пива.
- Кувшин не помешает, - сказал Арванд. Акун поклонился. Он знал, что Арванду предстоит когда-нибудь стать его хозяином, и заранее мостил дорожку к сердцу будущего владыки. Арванд видел это, усмехался, принимал как должное - и помалкивал. Жизнь приучила его не отказываться ни от чего - что бы она ему не предлагала.
Налив себе полную кружку, он предложил пива и Конану. Тот ответил хмурым взглядом.
