Мы чокнулись.
– Практически, я все сказал. Вы только гарантируйте, что выстрела не будет – кивком, тостом… и все, финита, Симеонов ждет за дверью.
– А можно отсюда позвонить на блок, предупредить двух ангелов о том, что скоро ехать?
– Звоните, милости прошу.
Я взял трубку и набрал 235, и… еще прибавил две единицы.
– Дежурный силового блока слушает!
– Передайте, пожалуйста, группе неразрушаюещего контроля, чтоб готовились к отправке
– Есть, записал.
– Всего доброго – я повесил трубку и повернулся к генералу
– Вот и все, никаких хитростей, спите спокойно, дорогой товарищ…
Генерал стоял с рюмкой в руке.
– Поздравляю с успешным выполнением наиважнейшего государственного задания!
– Спасибо, собственно, не знаю, как и реагировать на услышанное. Понимаете, все прикидки нелинейщиков нуждаются в экспериментальной проверке, чего мы здесь сделать не могли по многим причинам. Мы воспользовались их предупреждением и проходили опасный участок, наращивая мощность быстро. Да, возникла пара сбоев, причина которых совершенно непонятна. Однако, сбои есть и это может стать основанием для пристального изучения. Я не исключаю, что при дальнейшем, т. е. лавинном росте мощности, сбои не повторятся или не участятся. В любом случае, реальная эксплуатация системы сопряжена с многими рисками.
– Вам бы в разведке служить, – генерал всем своим видом выражал радушие.
– Похоже, заканчивается эра диктатуры «пролетариата»?
– А ее и не было никогда. Заканчивается время, если точнее цикл, фаза той системы, которая возникла в результате переворота семнадцатого года. Это точно. И весь вопрос заключается в том, как преодолеть слом старой системы с минимумом неприятностей, хотя… вряд ли такое возможно. Но некоторые, так сказать «страшные» угрозы, можно как-то нивелировать. Если не избавиться совсем, то хотя-бы снизить уровень опасности.
– Не знаю, генерал, как сложится моя судьба, и Ваша… но был бы рад узнать, что с Вами все в порядке.
– Дорогой мой, Вы никогда не избавитесь от комплекса интеллигентного человека, посему… всегда будете жить во внутренней эмиграции, всегда будете настроены оппозиционно к любому начальству. Будь это начальство коммунистическим, социалистическим или «подлинно» демократическим. А я, при любом раскладе, останусь наверху, каким – бы этот верх не стал. Так, что… мы остаемся при своих. Как Вы тогда сказали: мне с докладом наверх, а Вам – в подвал. Такое место нам отведено и, главное, что с этими местами мы согласны. На посошок?
– Охотно. Мне нечего Вам подарить, генерал, разве… вот этот коробок – и я протянул ему коробку спичек, в которой был спрятан контур с Амалией.
– Спасибо, очень любезно с Вашей стороны. В свою очередь, заверяю Вас, что буду предельно осторожен с огнем. Всего доброго, успехов и… Удачи!
Я вышел и сразу очутился в объятиях Симеонова
– Друг, страшно рад, за тебя. Поздравляю! – мы расцеловались
– Ты, как, Симеонов?
– Веришь, у меня все фиолетово, лучше не бывает, женился. Угадай на ком?
– Наташа?
– Точно, ждем сына!
– А Настя как? Я думаю, что ты на городском причале с ней объяснился…. Ах, этот знойный, летний полдень, да, Симеонов. Морской ветерок развевал ей волосы, а она… она все смотрела вдаль – туда, туда, за линию горизонта…
Симеонов, по обычаю, впал в ступор, правда, на сей раз выпал оттуда сам, без посторонней помощи.
– Ой, я и забыл, что ты эта… того, все видишь. Ага, тяжело мне было, но я ей сказал, что…
…Мы не можем, просто не имеем права быть вместе…
– Ты что, подслушивал! Блин, ну, тебя. Короче расстался с Настей
– Молодец, Симеонов, уважаю. Надо это отметить.
– Будь спок, в самолете уже стол накрыт, генерал распорядился, да… и Жанна сама не своя, как на иголках.
– Понимаю, парней тоже отпустили.
– Их уже везут на аэродром.
– И вещи взяли?
– Наверно. Тут вот еще что. Скажи мне, как друг, объясни. Наташка говорит, что, когда она ждала меня, сидела в парке на скамейке, к ней подошел человек, по описанию похожий на тебя…
– Вот странно, я-ж на объекте просидел
– Да, знаю я. И этот человек сказал…
…Ты жди его, Наташка, он обязательно вернется – только очень жди…
– Значит, это был ты?
– Симеонов, скажи, ты счастлив?
– Да, офигенно!
– Так будь себе счастливым до конца. Какая разница, кто был, и кто чего сказал. Ты получил награду за поступок, забудь о частностях. Подумай о Наташе, о вашем сыне, о любви…
– Странный ты, я-ж тебе, как другу… а, ладно, все равно – с меня банкет, договорились
– Симеонов, с тобой в разведку, а уж, на банкет, так с полным нашим «хорошо».
И точно, когда я зашел в самолет, все было накрыто. Нам отвели каюты в первом классе, но сели все в специальном отделении для банкетов. Накрахмаленные стюардессы, а особенно Жанна, не скрывая радости, хлопотали вокруг нас.
– Вадимчик, пока еще Вы терзвый, как собака, не откажите, и первый тост, пожалуйста, что поумней, за нас, но главное, за это… – я щелкнул пальцами
– За любовь! – Сява и Жанна сказали это одновременно
И Вадя сказал:" Люди, один умник по фамилии Хайдеггер, спьяну или с похмелюги, написал в моем сердце такие строки:
…Прорывом объективированного мира является не только подлинное человеческое общение, но и сфера собственно творчества. Истинная коммуникация, как и творчество, несут в себе трагический надлом – мир объективности непрестанно грозит разрушить экзистенциальную коммуникацию. И сознание этого приводит нас к утверждению, что всё в мире, в конечном счёте, терпит крушение уже в силу самой конечности экзистенции, поэтому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности самой любви. Но глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придаёт нашей привязанности особую чистоту и одухотворённость…
Выпьем, господа, и прекратим свою замкнутость в самих себе, ибо, несмотря на всю философию и всех философов, любовь способна преодолеть и крушение, и конечность, и предопределенность, и отрешенность. Так за любовь, друзья мои.»
Самолет летел и летел, а мы все пили и пели во славу любви, поскольку только любовь была, есть и будет единственным связующим всего и вся на нашей хрупкой планете, только любовь способна перешагнуть время и пространство, трудности и преграды, разлуки и обреченность.
На этом можно было бы и закончить, если бы не одно но…
По прилету, нас провели через зал иностранных делегаций, где торжественно наградили и поблагодарили, вручив памятные подарки и доставили в целости и сохранности до дверей с дубовыми панелями. Распрощавшись с гостеприимными официальными лицами, мы, нагруженные по самое «немогу», доплелись до буфета, который оказался совершенно пуст, если не считать знакомой нам буфетчицы.
