Они сели в "джип", и водитель направился к трейлеру полковника Маклина.
Снаружи у разбитой северной стены, которую все еще пожирал огонь, и где грузовики громыхали туда-сюда с грузами оружия, одежды и обуви, одинокая фигура обнаружила гору трупов, которые еще не подобрала бригада мусорщиков.
Альвин Мангрим перевернул тело умершего и осмотрел уши и нос. Нос был слишком маленьким, решил он, но уши были просто замечательными. Он выдернул кровавый мясницкий нож из кожаного чехла на поясе и начал работать, отделяя оба уха; затем бросил их в холщовую сумку, висевшую на его плече. Ее дно было мокрым от крови, и внутри было много ушей, носов и несколько пальцев, которые он уже "освободил" от их тел. Он планировал высушить эти предметы и нанизать их в ожерелья. Он знал, что полковнику Маклину это понравится, и думал, что это может быть не плохим товаром для обмена на несколько специальных пайков. В такой день и такую эпоху человек должен уметь использовать свой ум!
Он вызвал из памяти мелодию из далекого прошлого, часть туманного мира. Он вспомнил прикосновение женской руки - грубой, тяжелой и ненавистной руки, покрытой мозолями, походы в кинотеатр, чтобы посмотреть рисованный фильм о прелестной принцессе, которая сожительствовала с гномами. Ему всегда нравилась мелодия, которую гномы насвистывали, когда работали в шахте, и он начал насвистывать эту песню, когда отрезал нос женщины и кинул его в сумку. Большинство музыкальных мелодий, которые он насвистывал, выходили через отверстие, которое находилось на месте, где раньше был его собственный нос, и ему пришло на ум, что если он найдет нос правильного размера, он может высушить его и использовать для того, чтобы закрыть отверстие на своем лице.
Он подошел к следующему трупу, который лежал лицом вниз. Нос, возможно, будет разбит, подумал Альвин. Он схватил труп за плечо и перевернул его. Это был мужчина с бородой и с седыми прядями. И вдруг глаза на лице трупа открылись, ярко-голубые и налитые кровью на фоне серо-белого тела.
- О... оу, - сказал Альвин Мангрим.
Пол поднял свой "Магнум", приставил его к черепу этого человека, нажал на курок и своей последней пулей выбил ему мозги.
Мертвый человек упал на тело Пола и согрел его. Но Пол знал, что сам он уже умирает, и был рад теперь этому, потому что был слишком слабым, чтобы приставить ружье к своей голове и легко уйти из жизни. Он не знал, кем был мертвый мужчина, но теперь этот ублюдок был уже историей.
Он ждал. Он прожил большую часть жизни один и не боялся умереть один. Нет, он не боялся совсем - он пришел сюда от столь же ужасных вещей. Это был точно такой же кусок пирога. Единственное, о чем он сожалел - это незнание того, что случилось с девушкой, но при этом он знал, что Сестра была невероятно упрямой, и если она пережила все это, то не позволит причинить вред Свон.
Свон, подумал он. Свон, не позволяй им сломить тебя. Плюй им в глаза, пинай их задницы и вспоминай иногда о добром самаритянине, хорошо?
Он решил, что устал, и собрался отдохнуть, и может быть, когда он проснется, будет уже утро. Это было бы так замечательно - увидеть солнце.
Пол заснул.
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. МОЛЯЩИЙСЯ В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
85. САМЫЙ ВЕЛИКИЙ ВОР
Желтый свет лампы падал на черты лица Смерти, и в ее присутствии Свон старалась стоять гордо и прямо. Страх трепетал внутри ее ребер как бабочка в клетке, но Свон встретила пристальный взгляд полковника Маклина без раболепия. Это человек, который идет по трупам, поняла Свон. Да. Она знала его, знала, кем он был, понимала хищную силу, которая управляла им. И сейчас он скосил Мериз Рест, но его глаза были все еще голодны.
На столе перед полковником Маклином лежал кусок бумаги. Маклин поднял правую руку и, хлопнув ею, пронзил мгновенно отчет об убитых и раненых. Он широким жестом скинул их с поверхности стола и протянул свою ладонь Свон.
- Армия Совершенных Воинов потеряла сегодня четыреста шестьдесят восемь солдат. Возможно больше, если отчеты устарели. - Он быстро взглянул на женщину, которая стояла рядом со Свон, затем за спину девушки. Роланд и двое охранников стояли за ними, а стоящий справа от Маклина был человек, который называл себя Другом. - Возьми это, - сказал ему Маклин. - Посмотри на себя. Скажи мне, стоишь ли ты четырехсот шестидесяти восьми солдат?
- Люди, которые убили этих солдат, наверняка думали так, - заговорила Сестра. - И если бы у нас было больше пуль, вы все еще оставались бы за стенами, получая отпор на ваши удары.
Маклин перенес все свое внимание на нее.
- Как ваше имя?
- Ее зовут Сестра, - сказал Друг. - И у нее есть кое-что, что мне нужно.
- Я думал, что вам нужна девушка.
- Нет. Она нужна мне не. Но она нужна вам. Вы видели кукурузное поле - это ее работа. - Он улыбнулся безучастно Сестре. - Эта женщина спрятала красивый кусок стекла, который я собираюсь получить. О, да! Я собираюсь найти его, поверь мне. - Его глаза глубоко проникли в глаза Сестры, через плоть и кость в ее кладовую памяти. Тени ее поступков летали как напуганные птицы в ее голове. Он видел зубчатые руины Манхэттена и руки Сестры, притрагивающиеся впервые к стеклянному кольцу; он видел водяной ад Голландского туннеля, покрытое снегом шоссе, шрамом пересекавшее Пенсильванию, крадущиеся стаи волков и тысячу других мерцающих образов в течение нескольких секунд. - Где оно? - спросил он ее, и сразу же увидел изображение поднятой вверх кирки в ее мыслях, как бы вырисовывающееся освещением.
Она почувствовала, что он ковыряется в ее мозгу, как заправский вор в замке сейфа, и она должна успеть переключить тумблеры прежде, чем он войдет внутрь.
Она закрыла глаза, плотно их сжала и начала поднимать крышку наиболее ужасной вещи, вещи, от которой ее крик перехлестнулся через край и обратил ее в Сестру Ужас. Шарниры крышки были ржавые, потому что она не смотрела внутрь долгое время, но сейчас она подняла крышку и заставила себя посмотреть на это так, как это было в тот дождливый день на шоссе.
Человек с алым глазом был ослеплен голубым светом от крутящейся фары и услышал мужской голос, говоривший: "Дайте ее мне, леди. Прямо сейчас, позволь мне взять ее". - Образ прояснялся и усилился, и вдруг у него оказалось в руках тело маленькой девочки; она была мертва, а лицо разбито и искажено, и рядом находилась перевернутая машина, из радиатора которой вырывался шипящий пар. На окровавленном бетоне в нескольких футах лежали осколки стекла, и в них поблескивали маленькие искорки.
- Дайте ее мне, леди. Мы позаботимся о ней теперь, - говорил молодой человек в желтом плаще, когда дотрагивался до ребенка.
- Нет, - сказала Сестра мягко, мучительно, глубоко изнутри ужасного мгновенья. - Я не разрешаю вам... взять ее. - Голос Сестры звучал невнятно и путано.
