– И ты смеешь говорить такое? – Вся свора Блюстителей вконец озверела. – Бери ружье и ступай на стену, к воинам! С тобой после разберемся. А этого проходимца схватить! На цепь! В темницу! Чуть шевельнется, стреляйте травилом!
Сразу несколько ружейных стволов уперлось мне в спину, грудь и голову. Ирлеф оттеснили куда-то.
– Я не прочь отдохнуть с дороги, – слова мои едва не заглушил рев боевых труб, приветствовавших черное знамя с изображением золотисто-алой птицы, взвившееся над ближайшим холмом. – Однако не советую уводить меня слишком далеко. Очень скоро вам придется вспомнить обо мне. Это случится сразу после того, как рухнет первый бастион. Запомните, только я могу спасти Дит.
Блюстители смотрели на меня как на сумасшедшего, а целая толпа стражников вязала по рукам и ногам проволочными канатами. Войско Замухрышки, к этому времени уже окружившее город плотным кольцом, всей своей массой стронулось с места. Тысячи оборванцев, подгоняемых шеренгами копейщиков, с воем и улюлюканьем бежали к воротам, а навстречу им огнеметные машины извергали гейзеры ревущего пламени. В воздухе засвистели стрелы и дротики. Небо застлал дым. Запахло кровью и гарью. Осада Дита началась.
Звуки боя не проникали в каменный мешок, куда меня препроводила стража, возглавляемая лично Блюстителем Площадей и Улиц. На полу хватало свежей соломы, кувшин был полон воды, и даже краюху хлеба мне не забыли оставить. Что еще можно желать усталому путнику? Свободы? Но ведь я мог покинуть эти негостеприимные своды в любой момент – никто из людей еще не смог построить тюрьму, отделяющую прошлое и будущее от настоящего.
Голова буквально гудела от последних впечатлений, и я, желая немного отвлечься, попробовал расшевелить малыша-живоглота, притаившегося где-то в мало приспособленных для высокоорганизованного сознания глубинных структурах моего мозга. То, что я не враг ему, Кеша, наверное, уже понял, а более близкие отношения, думаю, наладятся со временем. Все дети привязчивы, даже такие странные, как мой приемыш. Но пока на мои мысленные обращения он не отзывался и лишь иногда, когда я чересчур надоедал, отвечал всегда одним и тем же ударом-видением: некий неизъяснимо знакомый и до слез милый моему сердцу мир (не тот ли самый, в котором я родился), показавшись всего на мгновение, внезапно оседал, превращаясь в громадную, переполненную дымом и прахом бедствия воронку, а затем всей своей массой выстреливал вверх, словно песочный город, построенный на батуте. Это всегда было жутко, потому что я и сам был одним из населявших этот мир человечков, это оглушало, как кошмарный сон, но зато отгоняло прочь невеселые раздумья о невинно убиенном скакуне, несчастной Ирлеф, обильно льющейся где-то рядом крови и о своей собственной неясной судьбе.
Постепенно я впал в дремоту – тревожную, без связных сновидений, все время прерываемую ожиданием Звука. И он дошел до меня, проник сквозь толщу земли и многометровый слой каменной кладки – загудел вселенским набатом, забился в тесноте камеры, превратив ее стены в громадный камертон.
За мной пришли даже быстрее, чем я ожидал, – наверное, бежали во весь дух. Кое-что, значит, способно дойти и до косных мозгов Блюстителей. Сопровождаемый подобострастной и услужливой, но порядочно напуганной свитой, я поднялся наверх, первым делом попытался вдохнуть свежего воздуха и едва не поперхнулся: его здесь больше не было, свежего воздуха – только удушливый дым, летящая, как черный снег, жирная сажа да пары травила.
Раненный стрелой в правый бок Блюститель Ремесел, пуская при каждом слове гроздья розовых пузырей, обрисовал мне сложившуюся к этому часу ситуацию.
Огнеметные машины частью рассеяли, а частью пожгли наступавшую на ворота легкую пехоту, и тогда из вражеского стана выплыли роскошные носилки, на которых возлежал хилый, скрюченный человечишко. Оставаясь вне пределов досягаемости пламени и ружейных выстрелов, он сделал так, что экипажи огнеметных машин скончались в жестоких муках – не все сразу, а по очереди, начиная с правой крайней. Две машины взорвались и сгорели, а четыре достались врагу, который, к счастью, до сих пор не может разобраться в их устройстве.
После этого дитсам было предложено сдаться (жизнь в обмен на полное подчинение), а когда те отказались, отборные отряды врага стали строиться перед воротами в штурмовые колонны. Ни осадных башен, ни таранов, ни даже простеньких лестниц у них не было, что позволяло защитникам города со стен потешаться над противником. В первых рядах осаждающих самые зоркие из дитсов вскоре опознали Хавра, который как бы пребывал в глубоком раздумье. Внезапно он воздел к небу руки и завертелся на одном месте, словно впавший в неистовство шаман. Тут и случилось Сокрушение, унесшее часть стены вместе с воротами, привратными башнями, рвом и по меньшей мере сотней защитников. Дит спасло только то, что на месте исчезнувших укреплений появилась одна из самых коварных Хлябей – Киследь. Атакующие не решились сунуться в бурлящую, как кипяток, едкую жижу, а дитсы, несмотря на потери, не только успели завалить Хлябь землей и камнями, но даже смогли поднять эту насыпь до уровня близлежащих стен – сказался немалый опыт подобных операций в прошлом. Некоторая часть вражеских воинов все же прорвалась на окраину города, и сейчас там идет жаркий бой. Хавр тем временем строит новую штурмовую колонну напротив углового бастиона в пятистах шагах от этого места. Смелая вылазка добровольцев окончилась неудачей – человек в носилках неизвестным способом убил их командиров и знаменосцев, остальных в упор расстреляли из ружей.
– Вы извлекли меня из темницы только для того, чтобы рассказать, как неважно обстоят дела у защитников Дита? – Взгляд мой в поисках Ирлеф шарил по бастионам, на которых сражались и умирали горожане.
– Прости, кое-кто из нас немного погорячился. – Блюститель Ремесел зашелся трудным, нехорошим кашлем. – Это верно, что Хавр способен накликать Сокрушение?
– Направить его в нужное место, я бы так сказал.
– Ты сможешь противостоять ему?
– Попробую.
Нельзя было, конечно, так легко соглашаться. Пусть бы обидчики немного повалялись у нас в ногах. Пусть бы дали гарантии безопасности для меня и Ирлеф. Пусть бы выставили бочку зелейника. Но уж больно жалкий вид имел поминутно харкающий кровью Блюститель Ремесел. Что с бедняги взять? Да его, наверное, и послали специально, чтобы вызвать во мне сострадание.
– Тогда сделай все возможное, чтобы Сокрушение больше не затронуло бастионы, – тихо попросил он. – Дитсы умеют ценить верную службу.
