На седьмой день после сражения с воздушными судами Лорквас Птомел решил, что возможность новой атаки маловероятна, и мы двинулись в путь к Тарку.
В дни, предшествовавшие нашему отъезду, я почти не видел Дею Торис, потому что был очень занят, осваивая с Тарсом Таркасом искусство марсианской войны, а также объезжая своих фоатов. Я несколько раз заходил к девушке, но ее не было – то она гуляла по улицам вместе с Солой, то исследовала здания вокруг площади. Я предупредил женщин, что не следует забредать слишком далеко от дома, – есть опасность столкнуться с огромными белыми обезьянами, чья свирепость успела произвести на меня впечатление. Однако девушек всегда сопровождал Вула, а Сола брала с собой оружие, поэтому у меня не было особых причин для страха.
Вечером накануне отбытия я встретил их на широкой улице, что вела на площадь с востока. Я сказал Соле, что возьму ответственность за безопасность Деи Торис на себя, и под каким-то пустяковым предлогом отправил свою помощницу домой. Сола мне нравилась, я ей доверял, но по ряду причин желал остаться наедине с Деей Торис, в которой нашел искреннего друга. В ней воплощалось все то, что я оставил на Земле. И похоже, наш интерес был взаимным и таким же сильным, как если бы мы родились под одной крышей, а не на разных планетах, несущихся в пространстве на расстоянии в сорок восемь миллионов миль друг от друга.
В том, что Дея Торис разделяла мои чувства, я был уверен, ведь при моем приближении выражение жалкой безнадежности тут же исчезло с ее милого лица, сменившись радостной приветливой улыбкой, и она коснулась моего левого плеча маленькой бронзовой рукой, приветствуя меня по обычаю краснокожих марсиан.
– Саркойя сказала Соле, что ты стал настоящим таркианином, – сказала она, – и что я теперь не должна видеться с тобой чаще, чем с любым другим воином.
– Саркойя – первостепенная лгунья, – ответил я, – несмотря на гордое утверждение о правдивости таркиан.
Дея Торис засмеялась.
– Я знала, что ты останешься моим другом, даже когда примкнешь к общине. Воин может сменить свои знаки различия, но не свое сердце, говорят на Барсуме. Думаю, нас просто стараются разлучить, – продолжила она. – В то время, когда ты не занят своими обязанностями, кто-нибудь из старших женщин свиты Тарса Таркаса всегда устраивает так, чтобы мы с Солой очутились где-нибудь подальше. Они заставляют меня спускаться в подвалы под зданиями, чтобы я помогала там смешивать ужасный реактивный порох из радия[1] и делать жуткие снаряды. Ты знаешь, что их необходимо изготовлять при искусственном свете, потому что на солнце они взрываются? Ты замечал, что происходит с пулями, когда они попадают в цель? Они заключены в непрозрачную оболочку, которая разбивается при ударе, открывая стеклянный цилиндр, – он почти сплошной, а в его переднем конце скрыта крошечная частица радийной пудры. И в тот момент, когда на нее падает солнечный свет, пусть даже слабый, она взрывается с такой силой, что ничто не может ей противостоять. Если же ты увидишь ночную битву, то отметишь отсутствие взрывов, а вот утром, когда взойдет солнце, снаряды начнут рваться на месте боя. Но, как правило, по ночам зеленая орда стреляет другими снарядами, не самовзрывающимися.
Хотя меня весьма заинтересовало объяснение Деи Торис об этом чудесном марсианском веществе, применяемом в военных целях, меня куда сильнее тревожила более насущная проблема – то, как зеленые марсиане обращались с Деей Торис. Я не слишком удивлялся тому, что они старались держать девушку подальше от меня, но ее заставляли заниматься опасным и тяжелым трудом, и это приводило меня в ярость.
– Они обращаются с тобой грубо, унижают тебя, Дея Торис? – спросил я, чувствуя, как в ожидании ее ответа горячая кровь моих воинственных предков закипает у меня в венах.
– Лишь отчасти, Джон Картер, – произнесла девушка. – Зеленые люди ничего не делают мне во вред, страдает разве что моя гордость. Они знают, что я – дочь десяти тысяч джеддаков, что могу проследить своих предков до того времени, когда был построен первый большой водный путь, и они, которые даже своих матерей не знают, завидуют мне. В глубине сердца они ненавидят свою отвратительную судьбу, а потому выплескивают свою жалкую злобу на меня, ведь я представляю собой все то, чего у них нет, но чего они жаждут, хотя и никогда не получат. Давай просто пожалеем их, мой вождь, – хотя нас ждет погибель от их рук, эта жалость уместна, поскольку мы выше их и они это знают.
Если бы мне тогда было известно значение слов «мой вождь», обращенных красной марсианкой к мужчине, я был бы изумлен, как никогда в жизни, но в тот момент я этого не понимал, как и многие месяцы потом. Да, мне нужно было еще многому научиться на Барсуме.
– Полагаю, смирение перед лицом судьбы – удел мудрых, Дея Торис, тем не менее надеюсь, что вскоре любой марсианин, будь он зеленый, красный, розовый или фиолетовый, не посмеет даже косо взглянуть на тебя, моя принцесса.
При моих последних словах у Деи Торис перехватило дыхание, она уставилась на меня расширившимися глазами, а потом быстро вздохнула и со странным коротким смешком, от которого в уголках ее губ появились лукавые ямочки, покачала головой и воскликнула:
– Ты просто дитя! Великий воин и вместе с тем ребенок, едва научившийся ходить.
– И что я такого сделал? – в полном замешательстве спросил я.
– Когда-нибудь узнаешь, Джон Картер, если мы останемся в живых, но сейчас ничего не скажу. Однако я, дочь Морса Каяка, сына Тардоса Морса, выслушала тебя без гнева, – как будто разговаривая сама с собой, закончила она.
И тут же к девушке вернулось веселое, радостное настроение; она подшучивала над моей удалью таркианского вояки, столь противоречившей моему мягкому сердцу и природной доброте.
– Мне кажется, что, если тебе придется случайно ранить какого-нибудь врага, ты возьмешь его к себе домой и будешь за ним ухаживать, пока он не поправится, – со смехом сказала она.
– Но именно так и поступают на Земле, – ответил я. – По крайней мере, цивилизованные люди.
Это снова рассмешило ее. Она не могла этого понять, потому что, при всей ее нежности и женской мягкости, все же оставалась марсианкой, а для марсианина хороший враг – это мертвый враг; ведь каждый убитый противник означал, что живым достанется больше ресурсов.
Но мне было очень любопытно, что же так смутило Дею Торис пару минут назад, и потому я продолжал докучать ей, желая объяснений.
– Нет! – воскликнула Дея Торис. – Достаточно того, что ты говорил, а я тебя слушала. А когда все узнаешь, Джон Картер, я, скорее всего, буду уже мертва, и, похоже, это случится еще до того, как луна обежит Барсум двенадцать раз, – тогда вспомни, что я тебя выслушала и… улыбнулась.