– Чарли, да где же ты?
Он присел, отскочил и молнией метнулся прочь. Она чуть не бросилась за ним вдогонку, но с великим трудом удержалась – нельзя же гнаться за невидимым мальчиком! – и, сердито ворча, села к костру, чтобы поджарить еще свинины. Но сколько она ни отрезала себе, он всякий раз хватал шипящий над огнем кусок и убегал прочь. Кончилось тем, что Старуха, красная от злости, закричала:
– Знаю, знаю, где ты! Вон там! Я слышу, как ты бегаешь! Она показала пальцем, но не прямо на него, а чуть вбок. Он сорвался с места.
– Теперь ты там! – кричала она. – А теперь там… там! – Следующие пять минут ее палец преследовал его.- Я слышу, как ты мнешь травинки, топчешь цветы, ломаешь сучки. У меня такие уши, такие чуткие – словно розовый лепесток. Я даже слышу, как движутся звезды на небе!
Он втихомолку удрал за сосны, и оттуда донесся голос:
– А вот попробуй услышать, как я буду сидеть на камне! Буду сидеть – и все!
Весь день он просидел неподвижно на камне, на видном месте, на сухом ветру, боясь даже рот открыть.
Собирая хворост в чаще. Старуха чувствовала, как его взгляд зверьком юлит по ее спине. Ее так и подмывало крикнуть: "Вижу тебя, вижу! Не бывает невидимых мальчиков, я просто выдумала! Вон ты сидишь!" Но она подавляла свою злость, крепко держала себя в руках.
На следующее утро мальчишка стал безобразничать. Он внезапно выскакивал из-за деревьев. Он корчил рожи – лягушачьи, жабьи, паучьи: оттягивал губы вниз пальцами, выпучивал свои нахальные глаза, сплющивал нос так, что загляни – и увидишь мозг, все мысли прочтешь.
Один раз Старуха уронила вязанку хвороста. Пришлось сделать вид, будто испугалась сойки.
Мальчишка сделал такое движение, словно решил ее задушить.
Она вздрогнула.
Он притворился, будто хочет дать ей ногой под колено и плюнуть в лицо.
Она все вынесла, даже глазом не моргнула, бровью не повела.
Он высунул язык, издавая странные, противные звуки. Он шевелил своими большими ушами, так что нестерпимо хотелось смеяться, и в конце концов она не удержалась, но тут же объяснила:
– Надо же, на саламандру села, дура старая! И до чего колючая!
К полудню вся эта кутерьма достигла опасного предела.
Ровно в полдень Чарли примчался откуда-то сверху совершенно голый, в чем мать родила!
Старуха едва не шлепнулась навзничь от ужаса!
"Чарли!" – чуть не вскричала она.
Чарли взбежал нагишом вверх по склону, нагишом сбежал вниз, нагой, как день, нагой, как луна, голый, как солнце, как цыпленок только что из яйца, и ноги его мелькали, будто крылья летящего над землей колибри.
У старухи отнялся язык. Что сказать ему? Оденься, Чарли? Как тебе не стыдно? Перестань безобразничать? Сказать так? Ох, Чарли, господи боже мой, Чарли… Сказать и выдать себя? Как тут быть?..
Вот он пляшет на скале, голый, словно только что на свет явился, и топает босыми пятками, и хлопает себя по коленям, то выпятит, то втянет свой белый живот, как в цирке воздушный шар надувают.
Она зажмурилась и стала читать молитву.
Три часа это длилось, наконец она не выдержала:
– Чарли, Чарли, иди же сюда! Я тебе что-то скажу!
Он спорхнул к ней, точно лист с дерева, – слава богу, одетый.
– Чарли,- сказала она, глядя на сосны,- я вижу палец твоей правой ноги. Вот он!
– Правда видишь? – спросил он.
– Да, – сокрушенно подтвердила она. – Вон, на траве, похож на рогатую лягушку. А вон там, вверху, твое левое ухо висит в воздухе – совсем как розовая бабочка.
Чарли заплясал.
– Появился, появился! Старуха кивнула.
– А вон твоя щиколотка показалась.
– Верни мне обе ноги! – приказал Чарли.
– Получай.
– А руки, руки как?
– Вижу, вижу: одна ползет к колену, словно паук коси-коси-ножка!
– А вторая?
– Тоже ползет.
– А тело у меня есть?
– Уже проступает, все как надо.
– Теперь верни мне голову, и я пойду домой. "Домой", – тоскливо подумала Старуха.
– Нет! – упрямо, сердито крикнула она. – Нет у тебя головы! Нету!
Оттянуть, сколько можно оттянуть эту минуту…
– Нету головы, нету, – твердила она.
– Совсем нет? – заныл Чарли.
– Есть, есть, о господи, вернулась твоя паршивая голова! – огрызнулась она, сдаваясь. – А теперь отдай мне мою летучую мышь с иголкой в глазу!
Чарли швырнул ей мышь.
– Эге-гей!
Его крик раскатился по всей долине, и еще долго после того, как он умчался домой, в горах бесновалось эхо.
Старуха, согнутая тяжелой, тупой усталостью, подняла свою вязанку хвороста и побрела к лачуге. Она вздыхала и что-то бормотала себе под нос, и всю дорогу за ней шел Чарли, теперь уже и в самом деле невидимый, она не видела его, только слышала: вот упала на землю сосновая шишка – это он, вот журчит под ногами подземный поток- это он, белка цепляется за ветку- это Чарли; и в сумерках она и Чарли сидели вместе у костра, только он был настоящим невидимкой, и она угощала его свининой, но он отказывался, тогда она все съела сама, потом немного поколдовала и уснула рядом с Чарли, правда, он был сделан из сучьев, тряпок и камешков, но все равно он теплый, все равно ее родимый сыночек- вон как сладко дремлет, ненаглядный, у нее на руках, материнских руках, – и они говорили, сонно говорили о чем-то приятном, о чем-то золотистом, пока рассвет не заставил пламя медленно, медленно поблекнуть…
In the year A.D. 400, the Emperor Yuan held his throne by the Great Wall of China, and the land was green with rain, readying itself toward the harvest, at peace, the people in his dominion neither too happy nor too sad.
Early on the morning of the first day of the first week of the second month of the new year, the Emperor Yuan was sipping tea and fanning himself against a warm breeze when a servant ran across the scarlet and blue garden tiles, calling, "Oh, Emperor, Emperor, a miracle!"
"Yes," said the Emperor, "the air is sweet this morning."
"No, no, a miracle!" said the servant, bowing quickly.
"And this tea is good in my mouth, surely that is a miracle."
"No, no, Your Excellency."
"Let me guess then – the sun has risen and a new day is upon us. Or the sea is blue. That now is the finest of all miracles."
"Excellency, a man is flying!"
"What?" The Emperor stopped his fan.
"I saw him in the air, a man flying with wings. I heard a Voice call out of the sky, and when I looked up, there he was, a dragon in the heavens with a man in its mouth, a dragon of paper and bamboo, coloured like the sun and the grass."
"It is early," said the Emperor, "and you have just wakened from a dream."
"It is early, but I have seen what I have seen! Come, and you will see it too."
"Sit down with me here," said the Emperor. "Drink some tea. It must be a strange thing, if it is true, to see a man fly. You must have time to think of it, even as I must have time to prepare myself for the sight." They drank tea.
"Please," said the servant at last, "or he will be gone." The Emperor rose thoughtfully. "Now you may show me what you have seen."
They walked into a garden, across a meadow of grass, over a small bridge, through a grove of trees, and up a tiny hill.
"There!" said the servant.
The Emperor looked into the sky.
And in the sky, laughing so high that you could hardly hear him laugh, was a man; and the man was clothed in bright papers and reeds to make wings and a beautiful yellow tail, and he was soaring all about like the largest bird in a universe of birds, like a new dragon in a land of ancient dragons.
The man called down to them from high in the cool winds of morning. "I fly, I fly!"
![Rick Page - Make Winning a Habit [с таблицами]](https://cdn.my-library.info/books/no-image.jpg)