— А? — испуганно вскрикнул он, увидев меня. — Ты… Ты кто?!
Я молчал. Не люблю фамильярности, да и говорить что-либо в таких случаях бесполезно. Беспричинный страх всегда сопутствует окончанию действия пантакатина, что отчасти объясняет отсутствие привыкания к препарату.
Мальконенн дрожащей рукой поставил бокал на столик, оторвал комок ваты, вытер слезящиеся глаза, потное лицо.
— Так кто ты?! — снова спросил он, пытаясь опознать меня сквозь туман галлюциногена, медленно выветривающегося из головы.
Зашарив по карманам, Мальконенн достал ампулу, сломал кончик непослушными пальцами, поднес к ноздрям и глубоко вдохнул. Раз, второй. Взгляд прояснел, он немного успокоился.
— Бу… Бугой? — недоверчиво протянул он, в конце концов узнав меня, и расслабленно откинулся на спинку кресла. — Так ты уже прилетел?
— Да.
— Ух… — выдохнул Мальконенн, разминая ладонями лицо. — Извини, что не встретил, заработался…
— Вижу, — мрачно сказал я.
— Что? — вскинулся он и перехватил мой взгляд, брошенный на стол. Ах, это… Вот, решил попробовать пантакатин. Дрянь, прямо скажу, та еще.
Врал Мальконенн безбожно. Судя по его реакции, дозу он употребил порядочную и использовал ее весьма квалифицированно. Но мне было безразлично, какой у него стаж наркомана.
— Это твое личное дело, — сказал я.
— Надеюсь, все останется между нами? — тихо попросил он. — Сам понимаешь…
Я понимал. Слух о том, что Мальконенн употребляет галлюциноген, поставил бы жирный крест на его карьере. Продюсеры не жалуют крелофонистов, подстегивающих воображение медикаментозными средствами, справедливо полагая, что такие исполнители уже на пределе своих возможностей.
— Останется, — поморщился я. — Как и все остальное.
Мальконенн недоуменно посмотрел на меня, снова поднес ампулу к лицу, шумно втянул пары носом, поочередно зажимая ноздри, задержал дыхание и тряхнул головой. В этот раз его сознание прочистил ось основательно. Руки перестали дрожать, глаза заблестели.
— Да, конечно, — криво усмехнулся он. Его увлечение пантакатином, по сравнению с нашим общим делом, выглядело детской шалостью.
— «Алазорского»? — предложил он.
— Нет. И вам больше не советую.
Следовало сказать: «Когда закончим дело — хоть залейся», — но я промолчал. Не хотелось «тыкать», уподобляясь Мальконенну. И напрасно, потому что он потянулся за бутылкой.
— Как хочешь, — пожал он плечами, — а мне надо.
Однако, перехватив мой взгляд, налил в стакан всего на два пальца. Лучшим средством после такой дозы пантакатина было для Мальконенна напиться и проспаться, но я ему этот шанс предоставлять не собирался. Я прибыл сюда заключать сделку, а не пьянствовать.
— Вы получили приглашение на выставку экспонатов древнего искусства Земли на Раймонде? — спросил я.
— Что? — Мальконенн поперхнулся вином и ошарашенно заморгал белесыми ресницами. Как и все альбиносы, крелофонист был чрезвычайно впечатлителен, вдобавок на его психику накладывалось остаточное действие пантакатина.
Он поставил бокал на столик и прокашлялся.
— Значит, это твои штучки, — заносчиво проговорил он. — А я подумал, чья-то гнусная шутка.
— Какие могут быть шутки, к тому же гнусные? — пожал я плечами. — К вам в вежливой форме обратились с официальной просьбой выставить для показа экспонат из коллекции вашего деда. К тому же и гонорар за показ весьма приличный.
— Плевать я хотел и на деньги, и на побрякушки деда! — взорвался Мальконенн. — Я — крелофонист и только в этом качестве отвечаю на приглашения!
Именно на такую реакцию я и рассчитывал. Слава деда не давала покоя внуку, поэтому он ни в грош не ставил антикварную коллекцию, доставшуюся в наследство. Что и требовалось доказать, иначе об успехе моей акции не могло идти и речи.
— На гонорар за показ скульптуры Нэфр'диэт вы могли бы официальным путем приобрести не двух, а десяток поющих занзур или несколько контрабандных яиц на черном рынке экзотических животных, — спокойно заметил я.
Щека Мальконенна нервно дернулась.
— Мне не нужны взрослые занзуры — ни одной оригинальной композиции от них не дождешься. Стоит только занзуре в неволе услышать какую-либо мелодию, и она забывает свой дар, а всю оставшуюся жизнь занимается аранжировкой услышанного. Мне необходимы яйца занзуры, из которых я в изолированном отсеке с природными условиями Раймонды выращу диких особей. Их пение будет моим вдохновением и позволит создать такие крелокомпозиции, которых еще никто не слышал. Но об этом никто — подчеркиваю, НИКТО! — знать не должен! Это должны быть МОИ композиции! Поэтому мне не подходят контрабандные яйца с черного рынка — лига защиты животных внимательно отслеживает всех охотников-контрабандистов, и рано или поздно покупатель экзотических животных становится известен.
Я покивал головой, соглашаясь. Какое, к черту, вдохновение? Красть собирался Мальконенн чужие мелодии, но, как любой жулик, мнящий себя неординарной артистической личностью, вуалировал свои намерения напыщенными фразами. Уже не раз я слышал сентенции Тотта Мальконенна по этому поводу. И не верил, что завораживающее пение дикой занзуры — по слухам, оно сродни пению мифических сирен — подвигнет Тотта Мальконенна на создание эпохальных композиций, однако гипертрофированным амбициям посредственного крелофониста не было границ. Как говорится, утопающий хватается за соломинку. Меня его проблемы не касались, мне нужны были деньги для сафари на Сивилле, и только из-за этого наши интересы пересекались. Что общего у благородного махаона с бабочкой-капустницей, кроме принадлежности к насекомым? Если случайно и встретятся в воздухе, то тут же и разлетятся.
— И все-таки на предложение выставить скульптуру на Раймонде вам придется согласиться, — сказал я.
— Ни-ког-да! — отрезал Мальконенн.
— В таком случае из нашей затеи ничего не получится, — с нажимом проговорил я. Чванливое упрямство Мальконенна начинало раздражать.
Мальконенн никак не отреагировал. Сидел, спесиво поджав губы, и свое мнение менять не соби-Рался. Личный имидж был для него превыше всего.
— Никто вам не предлагает сопровождать скульптуру на Раймонду, смягчил я тон. — Туда поеду я в качестве вашего доверенного лица. По вполне правдоподобной «легенде», которая не уронит вашего достоинства, таким образом вы как бы субсидируете мою экспедицию на Сивиллу. Кстати, если вам так уж безразлична сумма за показ экспоната, можете приплюсовать ее к моему гонорару.
