Скутер привалился бортом к причалу, Глиннес выбрался на старые, стонущие под его весом доски, быстро закрепил швартов и побрел к дому.
Где-то невдалеке послышался скрип обуви, крадущиеся шаги. Мелькнули какие-то тени, чьи-то темные силуэты перекрыли звезды, затем снова исчезли во тьме. Удары чем-то тяжелым обрушились на голову, затылок и плечи с такой силой, что огненные сполохи мелькнули в глазах, заскрежетали зубы, захрустели шейные позвонки, ноздри наполнились острым запахом нашатырного спирта. Глиннес упал на землю. Посыпался град тяжелых ударов по ребрам, по голове. Они, подобно ударам грома, жутким эхом отдавались в голове и как будто заполнили собой весь окружающий мир. Он попытался было откатиться чуть в сторону, свернуться комком, но мускулы отказались повиноваться.
Удары ногами прекратились, ощущение теперь было такое, будто он плавает на поверхности чего-то настолько вязкого, что не дает возможности пошевелить ни единым членом. Как бы откуда-то со стороны он отметил, что чьи-то руки лихорадочно его обыскивают. В мозгу зазвенел хриплый шепот: «Нож достань, нож!» Еще несколько грубых прикосновений, затем повторный шквал страшных ударов ногами. Как показалось Глиннесу, где-то очень далеко раздался звонкий, беззаботный смех. Сознание его распалось, подобно капелькам разлившейся ртути, на разрозненные фрагменты. Затем его охватило полнейшее ко всему равнодушие.
Шло время. Ковер из звезд неторопливо кружился высоко в небе. Медленно, очень медленно, с самых разных сторон отдельные фрагменты сознания начали снова собираться вместе.
Что-то сильное и холодное схватило Глиннеса за лодыжку, стало тащить вниз по дорожке, все ближе и ближе к воде. Глиннес застонал и растопырил пальцы, чтобы поглубже вцепиться ими в дерн, но это не помогло. Тогда он изо всех сил лягнулся, ноги его уткнулись во что-то мягкое, студнеобразное. Лодыжка освободилась. С огромным трудом приподнявшись на локти и колени, Глиннес медленно пополз вверх по дорожке. Мерлинг последовал за ним и возобновил свою хватку. Глиннес снова отшвырнул его ногами, и мерлинг заквакал с досады.
Корчась от боли, Глиннес перевернулся на спину. Извечные противники под усыпанным яркими звездами небосводом Тралльона, человек и мерлинг с ненавистью смотрели друг на друга. Затем Глиннес начал отползать назад, работая попеременно локтями и бедрами. Сначала на четверть метра, затем на полметра, затем еще ближе к дому. Видя, что добыча ускользает, мерлинг метнулся вперед. Спина Глиннеса ударилась о нижние ступеньки лестницы, что вела на веранду. Под ними на земле был сложен штакетник, нарезанный из ветвей старого шиповника. Глиннес перевернулся и начал на ощупь тыкаться руками под ступенькой. Пальцы его прикоснулись к одной из утыканной шипами штакетин. Мерлинг схватил его за ногу и снова поволок к воде. Глиннес бился о землю, как выброшенная на берег рыба, и, в конце концов, все-таки вырвавшись, снова пополз к веранде. Мерлинг издал омерзительный квакающий вопль и снова прыгнул вперед. Глиннес схватил одну из штакетин и ткнул ею прямо в пах обезумевшей от жадности твари. Она сразу же скорчилась в три погибели и отпрянула назад. Глиннес бочком, отталкиваясь ногами и одной рукой, кое-как поднялся по ступенькам. В другой руке он продолжал сжимать штакетину, готовый в любой момент снова пустить ее в ход, но мерлинг больше уже не осмеливался приближаться к нему. Глиннес заполз в дом и усилием воли заставил себя подняться на ноги, после чего проковылял к выключателю и зажег свет. Его шатало из стороны в сторону, пульс ударами молота отдавался в голове, только какие-то размытые силуэты плыли перед глазами. Каждый вдох отдавался адской болью — по всей вероятности, у него были сломаны несколько ребер. Ничуть не меньшая боль пронизывала бедра, особенно в тех местах, которые напавшие на него обрабатывали с особой яростью, пытаясь искромсать в кашу промежность и не сделав этого только из-за плохого освещения. Вдруг лицо его исказилось от еще одной, только сейчас возникшей боли — он не нащупал в кармане бумажника. Затем заглянул в голенище сапога — исчез его замечательный нож из протеума.
Глиннес едва не задохнулся от ярости. Кто все это сделал? Скорее всего, Дроссеты. А тот звонкий веселый смех, который ему врезался в память, еще сильнее укрепил его уверенность в этом.
Наступило утро, но Марча так и не вернулась домой. Глиннес решил, что она провела ночь с любовником, и даже был доволен, что ее не было дома. Она начала бы подробно разбирать каждый аспект его поведения с момента возвращения на Рабендари, у Глиннеса же было явно не то настроение, чтобы ее слушать.
Проснувшись, он еще долго лежал на диване, испытывая мучительную боль в каждой косточке и пылая лютой ненавистью к Дроссетам. Затем нетвердой походкой прошел в ванную и внимательно осмотрел свое лицо, разукрашенное в чернь и пурпур. В аптечке он нашел болеутоляющую настойку, принял немалую дозу ее и снова безвольно опустился на диван.
Он продремал всю первую половину, пока в полдень его не разбудила мелодичная телефонная трель. Проковыляв через всю комнату, он произнес в микрофон, стараясь не попасть в поле объектива видеокамеры:
— Кто звонит?
— Это Марча, — услышал он четкий голос матери. — Глиннес — это ты?
— Да, я.
— Тогда покажись. Мне не по себе, когда я разговариваю, не видя собеседника.
Глиннес громко нажал невпопад несколько кнопок на панели управления.
— Похоже, что залипла какая-то из кнопок. Вот теперь ты меня видишь?
— Нет. Впрочем, это не имеет такого уж большого значения. Я приняла решение. Акади давно уже приглашает разделить меня его кров, и теперь, когда ты вернулся и вскоре приведешь в дом женщину, я приняла его предложение.
Глиннес едва сдержал душивший его не очень-то веселый смех. Вот бы взревел от ярости его отец Джат!
— Я всей душой желаю тебе счастья, мама, и, пожалуйста, передай мои сердечные поздравления Акади.
Глаза Марчи округлились.
— Глиннес, твой голос звучит как-то странно. Ты здоров?
— Как бык — только вот немного охрип. После того, как ты обоснуешься на новом месте, я обязательно приду в гости.
— Вот и прекрасно, Глиннес. Побереги себя и будь, пожалуйста, помягче с Дроссетами. Если они хотят остаться на Рабендари, то что в этом плохого?
— Я серьезно обдумаю твой совет, мама.
— До скорого, Глиннес.
Экран погас.
Глиннес тяжело вздохнул и тут же лицо его перекосилось. Несколько ударов острой боли буквально пронзили его грудную клетку. Неужели сломано несколько ребер? Он ощупал свою грудную клетку пальцами, посильнее надавливая в самых нежных местах, но так и не пришел к какому-либо определенному выводу.
