«Простите меня».
«За что?»
Ох, люди… Ауте с людьми. Но вот этого конкретного человека я точно никогда не пойму.
Задумчиво грызу ноготь. Коготь, ногти – это у людей, да и то не у всех. Только теперь до меня доходит, что то, что я сейчас вижу, – его аура. Даже когда мы нечаянно касались друг друга, он умудрялся прятать ее. Совсем не похожа на ауры других людей, которые мне приходилось видеть. Скорее это напоминает Старейших эль-ин, которые уже не заботятся об изменении своих чувств. Мощная, почти подавляющая сила. Мягкое покалывание, безмятежность и безопасность, которую всегда носят с собой целители. Прозрачно-серая жесткость, отстраненность, присущая воинам. Образы, всплывающие сами собой, слишком чужды и слишком стремительны, чтобы я могла их уловить. Сталь и зелень. Чернота. Бездонная пустота вакуума. Привкус мяты, пыль, осевшая на сапогах, мягкая тяжесть меча у бедра, дикая степь. Странник. Бродяга.
Прислоняюсь спиной к стене и некоторое время честно пытаюсь разобраться во всем этом. Уши задумчиво стригут воздух.
Предполагается, что чтение ауры помогает разобраться в личности. Как бы не так. Двести – триста лет, и ты уже ничего не можешь понять. То же самое с незнакомыми доселе видами. Читать людей я более-менее научилась, но Аррек даже меньше человек, чем северд-ин. Ничего общего, кроме разве что предков. Странник, бродяга – вот и все, что можно сказать. Но кем бы он ни был, этот кто-то только что почти убил себя, пытаясь мне помочь.
Сдуваю упавшую на лицо прядь волос. Грязные космы темно-русого цвета давно перестали быть великолепной гривой эль-ин, но и в них чувствуется новообретенная сила. С кожи исчезли синяки и царапины, под слоем пыли она кажется гладкой и упругой. Мышцы словно налиты сталью. Когти под слоем грязи сияют внутренним светом. Чувства обострились в несколько раз. Спать совсем не хочется. Подтягиваю колени к подбородку и обхватываю их руками. Сидеть в подвешенном среди ветвей гигантском гнезде и смотреть на совершенные черты дарай-князя – хмм… не самая плохая перспектива.
* * *
Время протекает сквозь пальцы бесценными каплями. Почти физическое ощущение беспомощности. Хочется вскочить, сорваться с места, делать хоть что-нибудь. Сижу неподвижно, как научил меня Аррек. Будь я проклята во всех кругах Ауте, если потревожу его сон.
Время ускользает в никуда. Резко выдыхаю. Достаточно этой истерики. Вдох – мышцы расслабляются в медитативном трансе. Удар сердца – я никуда не опаздываю. Все подождут. В крайнем случае с временем всегда можно смошенничать. В самом, самом крайнем случае.
Любуюсь тенями на стенах гнезда. Красота в самом чистом ее проявлении.
Внезапно обнаруживаю, что гляжу в серые, с круглыми зрачками глаза дарай-князя. Молчим. Человеческий язык так неуклюж.
Вытягиваю руки и медленно формирую сен-образ, над которым усиленно работала уже несколько часов.
Здесь и мягкое покачивание нашего убежища, и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тонкие стенки, и тонкий, едва уловимый запах моря. Здесь благодарность и удивительная легкость в теле, которое больше не болит. Здесь удивление и неодобрение. Здесь совершенство его лица и всепоглощающая усталость. Пыль, осевшая на сапогах, тяжесть меча у бедра. Мята. Зелень и серебро. Бархат черноты. Безграничность дороги.
Аккуратно, точно снова учусь каллиграфии, сворачиваю образ в иероглиф изящной небрежности и с кончиков пальцев направляю его к Арреку.
Тот медленно вытягивает руки, принимает сияющий дар на раскрытые ладони. Слишком хрупкий, чтобы уронить. Слишком колючий, чтобы держать в руках. Образ растворяется в воздухе, но я знаю, что в любой момент Целитель сможет вызвать его снова.
Все, что могло быть сказано, уже сказано. Пора думать о деле.
Аррек еще не способен вести нас дальше. Восстановление его внутренних ресурсов идет быстрее, чем я считала возможным, но еще пару часов придется посидеть. Ни он, ни я об этом не упоминаем.
Откуда-то появляются кусочки фруктов, завернутые в серебристые листья, и я вдруг понимаю, насколько оголодала. Набрасываемся на завтрак с почти неприличной поспешностью. Некоторое время слышно только сосредоточенное чавканье.
Наконец Аррек откладывает пустой лист и прислоняется к стене.
– Антея-эль, ваш организм очень странно устроен.
Пауза. Куда он клонит?
– Вы без труда изменяете молекулярную, даже атомную структуру тканей, творите просто невероятные вещи со своим сознанием, но когда дело доходит до простой регенерации, особенно если она касается нервных тканей… Здесь что-то не стыкуется. Обычно об эль-ин я слышал прямо противоположное.
Сосредоточенно рассматриваю еще один ломтик чего-то лимонно-сладкого. Съесть или нет? Со вздохом откладываю лакомый кусочек. Хорошего помаленьку.
– Это особенность моей генетической линии.
– Да? – Тон мягкий, подбадривающий, точно говорящий пытается выманить конфету у трехлетнего ребенка. И почему все время получается, что я отвечаю на его вопросы?
– Вы знаете, что такое Танцовщицы-с-Ауте?
– Танцовщицы?
Делаю отрицательный жест ушами.
– Не совсем танец, как вы его понимаете. Может быть песня, плетение сен-образов, чародейство – все что угодно, если это требует постоянного изменения, течения во времени, хотя танец наиболее распространен. Через это мы познаем Ауте и изменяем себя. Понимаете? Изменчивость в высшем понимании этого слова должна быть опосредована какой-то формой того, что вы называете искусством. Можно заставить измениться свои мускулы или регенерировать рану. Можно полностью трансформировать тело. Но… если я превращаюсь из человека в волка, я все равно остаюсь в пределах более-менее однородного строения ДНК. А вот для того, чтобы сделать себе тройную цепочку генов или совершить еще какие-нибудь коренные изменения… Сознание просто отказывается работать с такими вещами. Нужно либо сходить с ума, либо как-то обходить его ограничения. Не буду углубляться в физиологические подробности. Давным-давно было замечено, что женщины гораздо более пластичны в этом отношении, чем мужчины, за редким исключением. Но настоящими танцовщицами могут быть только девочки-подростки, одиннадцати–шестнадцати лет, мы называем их вене. Затем сознание теряет гибкость, окончательно формируется личность, и ты уже не можешь сбрасывать ее, точно старое платье.
Некоторое время сосредоточенно разглядываю свои когти. Дарай тих, словно его тут нет. Не хочется мне говорить об этом, не хочется.
– На протяжении тысячелетий мы развивали эти способности. Девочка до десяти лет проходит очень жесткий курс обучения – вы и представить себе не можете, насколько жесткий. Отличный от того, который проходят мальчики: они самостоятельны уже к тринадцати-четырнадцати годам. Личность женщины начинает развиваться только после пятнадцати лет, и лишь к тридцати мы достигаем совершеннолетия.
