После прихода Лебедева к власти актуальность компартии упала. На продвижение по службе членство в ней больше не влияло. За нелояльность к стенке не ставили.
Вот и разбежались кто куда. Эти дворовые деятели через пять лет собрались и постановили восстановить первичную организацию. Сурин секретарь партячейки, Иванов — заместитель секретаря, Сидоров культмассовый сектор, а перечница Коллонтай — сектор пропаганды и наглядной агитации. Печать у Петровича еще заводская осталась. Заплатили взносы за пять лет. С тех пор раз в месяц собираются, платят взносы, Петрович в партийные билеты печать ставит, Сидоров, как культмассовый сектор, организует закусон, а Коллонтай бежит в магазин за красненьким. Вот это наглядная агитация. Вот это я понимаю. Между прочим, за пятнадцать лет в их ячейку вступили еще трое. Так что это у них теперь что-то вроде закрытого клуба. И кого попало они не принимают. Кандидатский срок как минимум полгода.
Так вот. Пока все это организуется стараниями Коллонтай и Сидорова, Иванов составляет протокол заседания. С постановлениями, на что тратятся партийные деньги. Тратятся они, естественно, на агитацию, канцтовары, поход в Музей Ленина. Даже билеты где-то нарыл и приколол к протоколу.
— Какие билеты? — спросил Костя.
— Железнодорожные. Что они в Шушенское ездили. А ты говоришь: митинг, флаги… их бронепоезд на запасном пути. Можешь не сомневаться. А случись так, что с каждого спросится: «Товарищ, а где ты был в трудный для родины час?» — у них готово дело. Быстренько представят отчет о проделанной подпольной работе. С подписями и штемпелями. А теперь скажи мне: что они смогут противопоставить желающему в диктаторы? Ничего. По привычке соберутся на пару митингов и по той же самой привычке уйдут в тихое подполье. Взносы пропивать.
— Ну так че, взорвем или нет? — повысил голос Богатырев.
Все посмотрели на него.
— Чем?! — не выдержал Чуев.
— Спокойно, — сказал Иван Данилович.
Язык его перестал заплетаться, слова стали внятными и весомыми.
Опираясь двумя руками о стол, он поднялся со стула и медленно подошел к серванту, стоящему посреди двух платяных шкафов. Все присутствующие наблюдали за ним с интересом. Богатырев вдруг замер, как будто никак не мог что-то вспомнить. Через несколько секунд, очевидно, что-то прояснилось в его сознании, он подошел к правому шкафу и раскрыл дверцы. Мухин выронил чайную ложечку, и в возникшей тишине она смачно звякнула по блюдцу.
Богатырев расплылся в улыбке и довольно икнул.
— Пжалста, — сказал он, показывая на пластид, который занимал все пространство шкафа без остатка.
Все молчали. Было слышно, как над пирожными жужжит неизвестно как попавшая в комнату пчела.
— Ты откуда это взял? — через минуту спросил Мухин.
Задать этот вопрос хотели все, но выговорить смог только он. Очевидно, сказались годы службы.
— А… твои корочки больш не дес-ствительны, — улыбнулся Богатырев. Так что з-запросто могу не отвечать.
Больше никто не проронил ни слова. Иван Данилович понял, что его фокус должного эффекта не произвел, вздохнул разочарованно, закрыл шкаф, обошел стол и занял за ним свое место.
— Ты стал много пить, Данилыч, — мрачно констатировал Чуев.
— Я знаю, — ответил Богатырев. — Только, наверное, не много, а часто.
Скучно как-то стало последнее время.
— А ты женись, — предложил Мухин. — Не соскучишься.
Богатырев ответил не сразу.
— Нет, ребята. Мы с Моисеем как доказательство от обратного.
— В каком смысле? — не понял Лобачевский.
— Должен же быть у вас перед глазами пример неженатого мужика. Должны же вы с чем-то сравнивать свое счастье. — И добавил с усмешкой: — Или несчастье.
На улице что-то бабахнуло, и гулкое эхо отозвалось многократным повтором.
Все повернулись в сторону балкона и медленно начали вставать с мест. На балконе у Богатырева было тесновато, но поместились все. Через несколько секунд томительного ожидания небо с треском разорвалось тысячей огней праздничного фейерверка. На улице послышались крики. После каждого нового букета огненных цветов народ с самозабвением кричал «Ура!». На Костю накатило воспоминание, как в детстве на Седьмое ноября или Девятое мая вечером с родителями и знакомыми они ходили на пустырь смотреть салют. В те дни тоже все были искренне счастливы. И если не все, то многие.
Так же по одному все вернулись в комнату. Между тем небо снова и снова освещалось яркими разноцветными вспышками. Так продолжалось около часа.
После фейерверка гости помогли хозяину квартиры убрать со стола, вымыть посуду и разошлись по домам. Народ продолжал гулянье, начатое утром.
Кругом слышались песни и смех. Проехав две остановки на метро, Костя и дядя Юра неторопливо шли от станции до дома.
— По пиву? — предложил Костя, когда они проходили мимо шумного кафе.
— Не возражаю, — ответил дядя Юра.
Они купили по пластиковому стакану светлого «Тульского» и той же неторопливой походкой пошли дальше в сторону дома.
— Ты коренной москвич? — вдруг спросил Костя.
— Нет. Мать с отцом приехали на стройку. Там и познакомились. У меня вообще занятная родословная.
— Ты сын турецко-подданного? — улыбнулся Костя.
Дядя Юра сделал большой и вкусный глоток янтарного напитка, облизал губы и глубоко вздохнул.
— Начнем с отца. Его отец, то есть мой дед, познакомился с моей бабкой в Первую мировую войну. Дед у меня был донским казаком. Как-то они ворвались на плечах противника в его лагерь, и тут-то он увидел молодую докторшу. Не знаю, что он ей там рассказал, и главное, как она его поняла, но с войны дед привез жену-немку. Вот отсюда, наверное, все и пошло.
Представляешь, какая смесь…
— Что русскому хорошо, то немцу смерть, — согласился Зубков и запил эту мысль пивом.
— Матушка у меня тоже была дай Бог каждому. Ее отец, мой дед, был грузином. Потомственный князь. Женился на хохлушке. В общем, коктейль Молотова. Детство мое прошло в коммуналке. Так что вспомнить есть что.
На перекрестке человек сорок весело отплясывали под местный духовой оркестр. Милицейские патрули миролюбиво прогуливались по городу, не мешая народу веселиться. Городские власти принимали в веселье самое непосредственное участие. До поздней ночи по городу ездили передвижные магазинчики и продавали напитки и легкую закуску.
Оказавшись дома, Костя позвонил Наташе и спросил, как у нее дела.
Наташа сказала, что все в порядке. День прошел спокойно. Сейчас они с девчонками сидят и пьют чай в столовой. Ночевать она останется в больнице. Домой придет не раньше чем завтра вечером.
