— Ту самую?
— Да, ту самую.
— И что дальше?
— Он играл на свирели. На костяной свирели. Маленькая такая пищалка. И не бог весть какая музыка…
— Там была свирель…
— Это другая. Того же типа, но другая. Они почти одинаковые. Одна лежала у живого человека в кармане, другая — рядом с палитрой в гроте… И в нем самом тоже было что-то необычное. Ничего такого, что бросалось бы в глаза, но тем не менее я постоянно замечал всякие странные мелочи. Раз, потом другой. Порой с большими интервалами… Иногда даже забываешь, что привлекло внимание в первый раз, и трудно связать свои наблюдения. Чаще всего у меня возникало впечатление, что он слишком много знает. Какие-то мелкие подробности, которые вряд ли мог знать человек вроде него. Или что-то такое, чего вообще не может знать никто. В разговоре проскальзывали разные мелочи, а он этого, видимо, даже не замечал… И его глаза… Раньше я не осознавал. Только потом, когда нашел вторую свирель и начал задумываться обо всем остальном. Однако я говорил о глазах. Так вот, выглядит он молодо, этакий никогда не стареющий молодой человек, но глаза у него очень старые…
— Том, ты говорил, что он баск.
— Да, верно.
— Я когда-то слышал, что баски — это, возможно, потомки кроманьонцев.
— Есть такая теория. И я об этом думал.
— Может быть, этот твой друг — настоящий кроманьонец?
— Я тоже начинаю склоняться к этой мысли.
— Но сам подумай: двадцать тысяч лет!
— Да, понимаю, — сказал Бойд.
4
Свирель Бойд услышал еще у подножия тропы, которая вела к пещере. Неровные, словно обрываемые ветром звуки. Вокруг поднимались на фоне глубокого голубого неба Пиренеи.
Пристроив бутылку вина под мышкой понадежнее, Бойд начал подъем. Внизу лежали красные крыши деревенских домов в окружении увядающих коричневых красок осени, захвативших долину. Сверху все еще доносилась музыка, звуки то взлетали, то опадали, повинуясь порывам игривого ветра.
Луи сидел, скрестив ноги, у своей потрепанной палатки. Увидев Бойда, он положил свирель на колени, но продолжал сидеть. Бойд опустился на траву рядом с ним и вручил Луи бутылку. Тот принялся вытаскивать пробку.
— Я узнал, что ты вернулся, — сказал он. — Как прошла поездка?
— Успешно.
— Значит, теперь ты знаешь, — произнес Луи.
Бойд кивнул.
— Я думаю, ты сам хотел, чтобы я узнал. Почему?
— Годы становятся все длиннее, — ответил Луи, — а ноша тяжелее. Мне одиноко, ведь я один.
— Ты не один.
— Одиноко потому, что никто меня не знает. Ты первый, кто узнал меня по-настоящему.
— Но ведь это ненадолго. Пройдет сколько-то лет, и снова никто не будет о тебе знать.
— Хотя бы на время мне станет легче, — сказал Луи. — Когда ты уйдешь, я снова смогу взвалить на себя эту ношу. И еще…
— Да. Что такое, Луи?
— Ты сказал, что, когда тебя не станет, снова не будет никого, кто обо мне знает. Означает ли это…
— Если ты хочешь узнать, расскажу ли я кому-то еще, то нет, не расскажу. Если ты сам этого не захочешь. Я уже думал о том, что может с тобой случиться, если миру станет о тебе известно.
— У меня есть кое-какие способы защиты. Без них я вряд ли прожил бы так долго.
— Какие способы?
— Всякие. Давай не будем об этом.
— Пожалуй, это действительно меня не касается. Извини. Но есть еще один момент… Если ты хотел, чтобы я узнал, зачем такие сложности? Если бы что-нибудь пошло не так, если бы я не нашел грот…
— Сначала я надеялся, что грот не понадобится. Я думал, ты и так догадаешься.
— Я чувствовал, что здесь что-то не так. Однако все это настолько невероятно, даже дико, что я не доверился бы собственным догадкам. Ты же сам знаешь, насколько это невероятно, Луи. И если бы я не нашел грот…. Это ведь чистая случайность.
— Если бы ты его не нашел, я просто подождал бы еще. Другого раза, другого года или кого-нибудь другого. Какого-то иного способа выдать себя.
— Ты мог бы просто сказать мне.
— Ты имеешь в виду — прямо так?
— Вот именно. Я бы тебе не поверил, конечно. По крайней мере сразу.
— Как ты не понимаешь? Я не мог сказать тебе прямо. Скрытность уже давно моя вторая натура. Один из способов защиты, о которых я говорил. Я бы не смог заставить себя признаться ни тебе, ни кому другому.
— Но почему ты выбрал меня? Почему ты ждал все эти годы, пока я не появлюсь?
— Я не ждал, Бойд. Были и другие. В разные времена… Ничего из этого не выходило. Ты же понимаешь, я должен был найти человека достаточно сильного, чтобы он мог взглянуть правде в глаза, а не шарахаться от меня с дикими криками. Я знал, что ты выдержишь.
— Тем не менее мне потребовалось какое-то время, чтобы обдумать то, что я узнал, — сказал Бойд. — Я, видимо, уже свыкся с новыми фактами, принял их, но едва-едва. Ты как-нибудь можешь объяснить свое положение, Луи? Почему ты так отличаешься от всех нас?
— Не имею понятия. Даже не догадываюсь. Одно время я думал, что есть другие, подобные мне, искал их. Но никого не нашел. И теперь уже не ищу.
Луи вытащил пробку и передал бутылку Бойду.
— Ты первый, — сказал он твердо.
Бойд поднес бутылку к губам, сделал несколько глотков, потом вручил ее Луи. Глядя, как тот пьет, Бойд невольно задумался: неужели он действительно сидит тут и спокойно разговаривает с человеком, который прожил, оставаясь всегда молодым, двадцать тысяч лет? При мысли о неоспоримости этого факта ему снова стало не по себе, но факт оставался фактом. Анализ лопатки и небольшого количества органического вещества, сохранившегося в краске, показал, что их возраст двадцать две тысячи лет. Никаких сомнений в идентичности отпечатков пальцев в краске и на бутылке тоже не было. Еще в Вашингтоне он спросил специалистов, надеясь обнаружить доказательства фальсификации, можно ли воссоздать древнюю краску, которой пользовались доисторические художники, чтобы затем оставить на ней отпечатки пальцев и подбросить в грот. Ему ответили, что это невозможно, потому что любая подделка красителя обязательно обнаружилась бы при анализах. Но ничего такого они не нашли. Красящему веществу исполнилось двадцать две тысячи лет, и ни у кого не было на этот счет никаких сомнений.
— Ладно, кроманьонец, — произнес Бойд, — расскажи, как тебе это удалось. Как может человек оставаться в живых так долго? Ты, разумеется, не стареешь, и тебя не берет никакая болезнь. Но, насколько я понимаю, ты не защищен от насилия или несчастных случаев, а в истории нашего мира масса всяческих бурных событий. Как можно двести веков подряд ускользать от роковых случайностей и человеческой злонамеренности?
