здесь шел наклонно, и капли из губчатой корзины быстро стекали, собираясь в дальнем конце комнаты, в углу между полом и стеной. Там Гандерсен и нашел землян. Они лежали рядом на низком матрасе. Стекающая жидкость образовала вокруг черную лужу, полностью покрывая матрас и заливая их тела. Голова одного из землян склонилась набок, и лицо полностью было погружено в жидкость. Второй стонал.
Оба были обнажены – мужчина и женщина, столь худые и истощенные, что их признаки пола стали почти неразличимы. У них не было ни волос, ни даже бровей. Сквозь высохшую, как пергамент, кожу, выпирали кости. Глаза их были открыты, но неподвижный, стеклянный взгляд был устремлен в одну точку. В морщинах кожи росла серая плесень, а по телам ползали грибообразные существа.
Гандерсен машинально, резким движением сбросил двух слизняков с высохшей груди женщины. Она пошевелилась и застонала.
– Это конец? – прошептала она на языке нилдоров. Голос ее звучал, как тихое пение флейты.
– Кто вы? – спросил Гандерсен по-английски. – Что с вами случилось?
Ответа не было.
Грибовидный слизняк вполз ей на лицо. Он отшвырнул его и коснулся ее щеки. Ему показалось, что он проводит пальцами по плотной, хрустящей бумаге. Он пытался вспомнить, кто она, представляя себе черные волосы на лысом теперь черепе, чуть изогнутые брови, полные щеки и улыбающиеся губы.
Но это не помогало: либо он ее полностью забыл, либо никогда не видел.
– Сейчас все кончится? – снова спросила она на языке нилдоров.
Гандерсен наклонился к ее товарищу и аккуратно, боясь сломать хрупкую шею, приподнял его голову. Казалось, мужчина дышал жидкостью – она вытекала у него из носа и изо рта, а мгновение спустя стало ясно, что обычным воздухом он дышать не в состоянии. Гандерсен снова погрузил его лицо в жидкость, но до этого успел его узнать. Это был некий Гарольд – или, может быть, Генри? – Дикстра, которого он когда-то видел два или три раза.
Незнакомая женщина пошевелила рукой, однако ей не хватало сил поднять ее. Оба выглядели как живые привидения, как воплощение смерти, погруженные в липкую жидкость, совершенно беспомощные.
– Давно вы в таком состоянии? – спросил он на языке нилдоров.
– Вечность, – прошептала она.
– Кто вы?
– Не… помню. Я… жду. – Чего?
– Жду… конца.
– Послушайте. Меня зовут Эдмунд Гандерсен. Раньше я был управляющим округом. Я хочу вам помочь.
– Убей меня. Сначала меня, потом его.
– Мы перевезем вас отсюда в космопорт. Через неделю или через десять дней вы будете в пути на Землю, а потом…
– Нет… пожалуйста…
– Почему? Почему нет? – допытывался он.
– Покончи с этим. Покончи.
Она собрала все силы, чтобы выгнуть спину и чуть приподняться из жидкости, которая почти покрывала нижнюю часть ее тела. Что-то внезапно забилось и выпятилось под ее кожей. Гандерсен коснулся ее напряженного живота и почувствовал, что там что-то шевелится; это было самое жуткое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Он коснулся тела Дикстры, и там, внутри, тоже что-то шевелилось.
Почти парализованный ужасом, он поднялся на ноги и отошел, глядя в свете лучемета на судорожно вытянувшиеся обнаженные, но бесполые тела, от которых остались кожа и кости. Эти люди не обладали уже ни телом, ни душой, однако все еще были живы. Его охватил пронзительный, парализующий страх.
– На-синисул! – крикнул он. – Иди сюда! Иди скорее!
Сулидор тотчас же появился и встал рядом.
– В них что-то сидит, – в ужасе сказал Гандерсен. – Какие-то паразиты? Они шевелятся. Что это?
– Смотри, – На-синисул показал на губчатую корзину, из которой вытекала черная жидкость. – Они носят в себе его потомство. Они кормят его: через год, два, а может быть, три из них выйдут личинки.
– Почему они не умирают?
– Они питаются вот этим, – сулидор махнул хвостом над темной лужей. Они впитывают это сквозь кожу. Эта жидкость в достаточной степени поддерживает их, а вместе с ними и то, что в них сидит.
– Мы заберем их отсюда, перевезем по реке в отель, и…
– Они умрут, – сказал На-синисул, – стоит только вытащить их из этой жидкости. Их уже не спасти.
– Когда это кончится? – тихо спросила женщина. Гандерсен вздрогнул. Его всегда учили, что никогда нельзя соглашаться с неизбежностью смерти: пока в человеке тлеет искорка жизни, его можно спасти. Из остатков тканей можно создать копию оригинала. В этом мире, однако, не было соответствующего оборудования. Мысли его путались. Он не знал, какое принять решение. Оставить их здесь и позволить чужим тварям питаться их внутренностями? Попытаться каким-то образом доставить их в космопорт и отправить в ближайший госпиталь? Немедленно прекратить их мучения? А может быть, самому попробовать освободить их тела от того, что пожирает их изнутри? Он снова присел и, отчаянным усилием преодолев страх и отвращение, коснулся живота женщины и ее выпирающих бедер. Под кожей была чудовищная, дрожащая масса. Однако разум женщины еще действовал, хотя она и забыла свое имя и родной язык. Мужчине, который был без сознания, повезло больше, хотя он находился в таком же состоянии. По крайней мере Дикстре не приходилось лежать в темноте и ждать смерти, которая придет лишь тогда, когда живущие внутри его личинки выйдут наружу из порабощенной ими человеческой плоти. Неужели именно такого конца ожидали эти земляне, отказавшись когда-то покинуть мир, который полюбили? Белзагор может овладеть человеком, говорил многократно рожденный Вол’химиор. Но здесь его слова воплотились чересчур буквально. От смрада разлагающихся тел его мутило.
– Убей обоих, – решился он. – И быстро.
– Ты мне приказываешь?
– Убей их. И сорви это со стены и тоже убей.
– Оно не совершило никакого преступления, – заметил сулидор. – Оно делает лишь то, что для него естественно. Убив тех двоих, я лишу его потомства, но я не хочу лишать его и жизни.
– Хорошо, – согласился Гандерсен. – Только землян. Быстро.
– Это будет акт милосердия, совершенный по твоему явному приказу, сказал На-синисул.
Он наклонился и, подняв тяжелую лапу с выпущенными на всю длину кривыми когтями, дважды нанес удар.
Гандерсен с трудом подавил желание отвернуться. Тела развалились, как сухая скорлупа. То, что было внутри, вылезло наружу – бесформенное, сырое, расползающееся. Даже сейчас, повинуясь непонятному рефлексу, трупы судорожно дернулись. Гандерсен вглядывался в их лица.
– Вы меня слышите? – спросил он. – Вы живы или мертвы?
Женщина открыла рот, но не издала ни звука. Гандерсен не знал, была ли это попытка что-то сказать или просто последняя нервная судорога мышц. Он нажал на спуск, и из лучемета вырвалось мощное пламя. Гандерсен направил его на темную лужу. Из праха ты возник и в прах обратишься, подумал он, превращая в пепел тело
