Эта мысль не покидала меня. Я снова и снова вспоминал, как мчался на «Агаве» сквозь пространство ночных улиц, вырубая фарами световой тоннель впереди.
«Нужен скоростной подводный аппарат, – думал я, засыпая в общежитии. – Нужен хорошо вооруженный скоростной подводный аппарат. Тогда, неуязвимые для торпед, мы сможем исследовать их в глубине, в естественной среде обитания, а также уничтожать их при случае».
Иногда я рисовал стилом в тетрадке под мерное урчание миксера, выдающего композит на строительство первого в Лубуклингау сверхвысотного небоскреба. Технология была класса экстра – легкая арматура поднималась ввысь мощным антигравитационным приводом, на котором держалась вся конструкция. Однако оборудование на стройке все было устаревшее, никак не соответствующее высоте замысла. Но я уже слышал, что на материке подобных небоскребов выстроены десятки, а значит, скоро все города превратятся в ниточки вытянувшихся на двухкилометровую высоту башен с маковыми головками антигравитационных приводов на вершинах.
Я пробовал рисовать скоростной подводный модуль. Мне не хватало инженерного образования, это я понимал прекрасно, но мне хотелось прикинуть хотя бы общую схему, чтобы легче было объяснить специалистам, чего я хочу. В библиотеке я набрал книжек по строительству подводных аппаратов и выяснил, что максимальная скорость, которую удавалось развить под водой, не превышала тридцати узлов. А торпеды, я сам это видел, без видимого труда выжимали сорок. Предел их скорости мне не был известен, но наверняка что-то можно было бы понять, сохрани я отцовские записи с зарисовками внутренностей погибших во время штормов, но не взорвавшихся торпед. Но все тетрадки пропали вместе с «Принцессой Региной», так что об этом можно было забыть. А раз так, то следовало рассчитать аппарат для скорости хотя бы узлов в шестьдесят. Я долго думал, как добиться такой быстроты подводного хода, а потом вдруг сообразил, что надо попросту поменять среду, в которой аппарат будет двигаться. Ведь для газовой среды подобная скорость далеко не предел, там и до сотни узлов разогнаться – нечего делать. Тогда на схеме в тетрадке я нарисовал дополнительные реактивные сопла в носовой части аппарата. Они должны были окутать подводный модуль облаком пара, в котором он и будет лететь, как баллистический лайнер в воздушной среде. А то, что за пределами газового кокона вода, уже не будет иметь никакого значения для динамических характеристик.
Но совершенно непонятным оставалось, чем такой аппарат вооружать. Пулеметы под водой не годились в силу низкой устойчивости пуль в жидких средах, а торпеды, опять-таки, должны были обладать немыслимыми на настоящий момент скоростными характеристиками. Как-то раз во сне мне приснился биотехнологический подводный модуль. По сюжету сна мы с Кочей как-то умудрились поймать живую торпеду, обработать ее мутагенными препаратами, обезвредить, а затем вырастить из нее небольшой подводный модуль с предельной скоростью в шестьдесят узлов. Но, проснувшись я понял, что это далеко за гранью реальности.
Наконец, в одно прекрасное утро, когда я в очередной раз позвонил доктору, чтобы справиться о состоянии Кочи, он сказал мне, что пациент здоров и его можно забрать. Не медля я получил расчет на стройке, забрал в общежитии вещички и кое-какие мелкие накопления, после чего сразу рванул в госпиталь.
Быстренько накинув зеленый халат, выданный мне на регистрации, и там же оставив пистолет и Кочин кинжал, удовлетворив настоятельную просьбу охранника, я широким шагом направился по коридору, минуя десятки раздвигающихся передо мной акриловых дверей с красными полосами. Уж сколько раз я навещал тут Кочу, почти каждый день, но почему-то только сегодня госпиталь напомнил мне медицинский отсек «Принцессы Регины», где умер мой отец. Странно. Вроде и сходства особого не было, но какая-то ассоциация – раз, и прыгнула в голову. Не понравилась мне эта ассоциация, ох не понравилась – просто ужас как. Мысль о Коче, с которым вроде же все в порядке, как-то очень холодно и шершаво царапнула сердце. Я вспомнил, как такое же ледяное предчувствие кольнуло меня на палубе «Принцессы», когда Ольга побежала в рубку. Она вернулась, и я успокоился. Оказалось, зря. Предчувствие все же не обмануло меня – через полчаса после Олиного возвращения я потерял ее навсегда. С тех пор пришлось поставить себе зарубочку, что подобные предчувствия сбываются не в тот момент, когда их фиксируешь, а несколько позже. Поэтому, хоть в данный момент Коче ничего не могло угрожать, я решил быть к нему повнимательнее. Он спас меня от смерти, значит, я должен этому черномазому неряхе.
Коридоры госпиталя были пронизаны солнечным светом, но кондиционеры обеспечивали приятную прохладу. Я добрался до знакомой палаты и распахнул дверь.
– Привет, Хай! – радостно улыбнулся Коча. – Не ожидал тебя утром увидеть. А знаешь, меня выписывают! Прямо сегодня!
– Знаю, я с доктором разговаривал. Вещей никаких тут не нажил? Собирайся, короче.
– Нет, не нажил. Штаны даже, представляешь, порезали совсем, зашить не дали и выкинули.
– Очень хорошо, а то я знаю, как бы ты их зашил.
Коча вздохнул.
– Что же мне теперь, в пижаме идти? – глянул он на меня блестящими черными глазами.
У него иногда взгляд бывал, как у очень умной собаки. Вот ни с чем другим сравнить не могу. Или как у пятилетнего ребенка, совершенно не понимающего, почему же мир вокруг так несправедлив. И почему врачи, такие добрые и заботливые, сперли у него парусиновые штаны. Иногда я думал, что Коча прикидывается, но однажды понял, что нет. Просто у него было какое-то очень особенное понимание справедливости мира. И чаще всего правомерное. Он просто не видел разницы между парусиновыми штанами, которые не глядя вышвырнули на помойку, и золотым браслетом, который непременно вернули бы. Ему было обидно за штаны, я знал.
– У меня для тебя подарок, – подмигнул я. – Представляешь, я тут заработал немного на стройке и решил как раз прикупить тебе новые штаны, рубашку и даже шляпу.
– Шляпу? – не поверил Коча.
– Именно. Хорошую панаму. Взял две одинаковых – тебе и мне.
Развернув сверток, я бросил обновки на Кочину кровать. Зная его вкусы, я не особенно изгалялся с выбором – взял на рынке белые парусиновые штаны, белую парусиновую рубаху и две отличных брезентовых панамы.
– Хай, ты хороший, – сказал Коча, снимая пижаму и влезая в новые брюки. – Тебя боги будут беречь. Замечательные штаны. Лучше моих прежних. Спасибо. Я тебе деньги потом отдам.
– Не надо, это подарок. В честь твоего выздоровления.
– Спасибо. А нога совсем не болит. Только шрам остался.
