– Только мы все равно его не признали законным наследником!… Уж Георг кричал-кричал, что, мол, князюшко, отлучаясь, его главным поставил, уж как просил его право кровным признать – это, значит, что через пролитую им кровь, в отмшение рода Шагировых… Даже расплакался потом, стервец. А все одно – нас не обманешь! Как это можно – за простым лыцаром княжеское право признать?!
– Но Георг все-таки остался править?
– Ну, в имении – оно, конечно. В имении-то анты его признали. Видно, и впрямь князь, отлучаясь, завешал его слушаться. Но то – на время. А насовсем Правь княжество в лыцарское владение передавать не разрешает. Нет князя? Или сажай нового, или дели между всем нашим лыцарством! А Георг – я ж говорю: вор. Княжество украл, как тать в ночи! Сам северного рода, а пришел к нам и украл!…
Иннокентий залился пьяными слезами.
Штоф наклонился, скользнул из его рук, водка, воняюшая сивухой, полилась на доски стола, на пол, но Иннокентий уже этого не видел. Он плакал о своей судьбе, и ему было хорошо.
А я думала о том, каким образом, оказывается, из маленьких хороших мальчиков получаются звери.
Так бы все и думала, если б не увидела себя. Чужими глазами. Почти со спины. Даже двумя парами глаз. Первая пара глаз на меня указывала второй.
Тихий шепот я услышать не могла, но интонация мыслей была отчетлива: показывающий меня опасался. Он явно слышал наш разговор с лыцаром, уснувшим на столе в обнимку со штофом, и упоминал о моем интересе к покойному сурож-скому князю: помимо моего зрительного образа в голове стукача мелькало смутное и далекое – как при взгляде снизу, из толпы – воспоминание о князе Вениамине Шагирове.
Разговор с лыцаром могли слышать только хозяин за своим прилавком и парень-слуга. Парень находился на прежнем своем месте, а вот хозяин отсутствовал. Поворачиваться назад и смотреть на дятла не хотелось, но, подозреваю, это был именно хозяин здешней забегаловки.
А тот, кому информация обо мне сообщалась, слушал безмолвно, не спуская с меня глаз.
Шпион Георга?
Я зажмурилась, напряженно вглядываясь в его мысли.
Нет, Георг не просматривался. Зато возникли кругляшки монеток. Не рубленое серебро, нет! Тихое позвякивание подтвердило, что за меня расплачивались мелочью.
На этом разговор завершился. Хозяин вернулся за прилавок, сжимая в кулаке полученные денежки, – я чувствовала, как они лежали в его ладони и грели душу. Человек, расплатившийся со стукачом, не таясь, лениво прошел мимо меня во двор. Ни разу не оглянувшись. Зачем? Мой портрет и так горел в его сознании, будто подсвеченный прожектором.
Зато я уж рассматривала его вовсю.
Из-под обильной растительности песочно-желтого цвета проглядывало еще довольно молодое, курносое лицо. Песочного же цвета слегка вьющиеся волосы аккуратно расчесаны. Статный. Ладный светло-зеленый камзол с серебряным шитьем. Что-то этот цвет мне напоминал…
Не успела я порыться в памяти, как обладатель камзола сам подсказал разгадку. Мой светлый образ в его сознании сменился крупным, как в фотоальбоме, портретом того загадочного слуги, что радушно улыбался мне через улицу.
Ага, значит, эти двое заодно. И одежка одних цветов – значит, служат одному хозяину! И при этом вроде бы не связаны с Георгом. Что за шарада? Какой такой знатной фамилии я еще успела насолить?
Пришлось подниматься с лавки.
Хозяин следил, не сводя с меня настороженного взгляда.
Как бы в раздумье я направилась к лестнице – будто собираясь подняться на второй этаж. Потом махнула рукой, вроде передумав. Обернулась к прилавку, кивнула в сторону спящего Иннокентия, равнодушно произнесла:
– За вино и водку потом расплачусь.
Хозяин воспринял это как должное, протеста, даже мысленного, не последовало.
Теперь можно было не спеша выйти во двор, не спеша дойти до ворот, выглянуть. Как раз вовремя – я успела заметить, что мой шпион поворачивает в неприметный проулок.
Впрочем, далеко от меня он уйти все равно не мог. Два ярких образа, попеременно горевшие в его мозгу – мой собственный и улыбчивого нахала, – путеводными звездами указывали направление движения.
Я проверила, на месте ли шейный платок, поправила берет и неторопливым шагом начала преследование.
Стараясь не отставать, но и не находясь в поле зрения преследуемого (что было при моих-то нынешних способностях совсем нетрудно), я отшагала по путанице улочек града Сурож не меньше трех километров. Однако! Пора бы уж ему и прийти по назначению!
Не успела я внести это дельное предложение, как мой шпион с радостью сообщил себе (и мне), что полученное им задание выполнено Следующим, кому он это сообщил, был давешний улыбчивый нахал – он возник ниоткуда прямо перед глазами приведшего меня шпиона.
Выйти бы прямо к ним и гордо заявить: «Ваша шпионская карта бита, явка провалена!» – но это, пожалуй, преждевременно.
Я осталась стоять за углом старенькой, покосившейся избушки, внимательно разглядывая ее серые бревна, растрескавшиеся от дождей и морозов.
На самом деле избушки я почти не видела. Я тщательно осматривалась внутренним взором, пытаясь нащупать мысли нахала. И – удивительное дело! – не находила. То есть глазами шпиона-неудачника я слугу-нахала видела: вот он беззвучно шевелит губами, уточняя полученные из постоялого двора сведения о нашем с Иннокентием разговоре, вот кивает, вот они с курносым бородачом расстаются – и тут нахал просто исчезает, так и не появившись в виде искрящегося водоворота мыслей. Этак они разойдутся, и я совсем потеряю его из виду! А поскольку следить за белокурым шпиком теперь не было необходимости – он уже привел меня к следующему звену шпионской сети, – то моей новой целью должен стать нахал. Обидно, если эта цель ускользнет!
Я осторожно выглянула из-за угла.
Нахал уходил. Быстрым шагом, явно торопясь. Спешит! Бежит докладывать обо мне!
Я припустила следом.
Теперь о сохранении зоны невидимости не могло быть и речи. Я постоянно должна была видеть впереди его зеленую спину. И при этом успевать смотреть себе под ноги. Потому что переулки – и до того горбатые – в этом месте Сурожа совсем потеряли всякий стыд. За резким поворотом следовал крутой подъем с едва заметной тропкой в нехоженой траве, заполонившей пространство между трухлявыми деревянными заборами. Подъем сменялся спуском, но оказывалось, что это еще хуже – в конце спуска меня поджидала огромная непросыхающая лужа. Чтобы преодолеть эту водно-грязевую преграду, приходилось показывать чудеса акробатического искусства, прыгая с одной малозаметной кочки на другую. Когда же я справилась с лужей, переулок выкинул новый кульбит, он раздвоился.