— …А за домом Тунгаты, — говорил тихо Вачинга, — лежит улица Первых Воинов Правителя. За нею тянется улица Простых Воинов. На той платформе — Дом бога. Главная труба воды проходит еще левее.
Зорко вглядываясь в панораму города, Аттэхе спросил:
— Там и дома стражей-телохранителей?
— Нет. Видишь длинные хижины правее дома Тунгаты? Там они живут. Многие из них ушли на Остров плача детей.
— Сколько же осталось?
Вачинга мысленно подсчитывал, закрыв глаза тяжелыми припухшими веками.
— Столько же, сколько зерен маиса в двух горстях.
— О-хэй!.. Это много.
— У тебя больше людей, — странно ухмыльнулся Вачинга.
Тут громко провыл койот — совсем рядом, у основания плато.
— Здесь уже мои отряды, — сказал Аттэхе. — И нам пора идти. Возвращайся к своим людям. Начнешь бой по сигналу.
Глядя вслед изгою, Аттэхе взмолился: "Отец сельвы Угэм! Помоги нам победить сегодня". На мгновение вспомнилось ему прожитое, он как бы попрощался с ним… Больше двухсот раз сменились луны на небе с тех пор, как Аттэхе, сильный юноша, день за днем трудился вместе с другими на плоской, накаленной солнцем вершине Чалькацинго. Мастера ели и спали тут же, в тени обработанных базальтовых валунов. Иногда с равнины на утес поднимались тэнки, они под конвоем змееликих приносили скудную пищу — фасоль, маисовые лепешки, воду, немного плодов. Однажды Аттэхе удалось незаметно смешаться с ними, а потом скрыться в сельве. Обжигающая ненависть к поработителям привела его в стан недовольных. Прошло время, и Аттэхе возглавил их.
Койот провыл вторично, и Аттэхе пополз к отряду, затаившемуся у подножия ольманского плато. Город цепенел в предутреннем сне, не ведая, что стражей на краях плато бесшумно умертвили охотники.
Сжимая в руке боевой топор, Вачинга ждал сигнала к атаке. В его ушах гулко шумела кровь, ибо он понимал: сегодня или никогда! Либо он станет правителем Ольмана, либо бесславно погибнет. Протекли мгновения. На платформе алтаря, замыкающего улицу Первых Воинов, туманным призраком возник Аттэхе и, потрясая обсидиановым мечом, пронзительно крикнул:
— Сэ-лу-гэм! Эй-йо, ту-ук-сэ!..
Ряды людей-ящериц в считанные минуты поднялись на плато и продвинулись к дому Тунгаты, обогнав Аттэхе, бежавшего не так быстро, как юноши-охотники. Обвальный грохот барабанов, крики тэнков, подражающих голосам зверей, вой и стоны первых раненых ударили в стены незаконченного храма. Рабы-строители, вповалку спавшие на земле, очумело вскочили на ноги, не понимая, что случилось. Люди Аттэхе налетели, как ураган, и рабы сразу поняли… Они добивали стражей камнями, душили голыми руками, резали им горло лезвиями из обсидиана. Впервые на их истощенных голодом и работой лицах засветились улыбки, огнем мести загорелись глаза.
Вторая волна атакующих наткнулась на железные ряды Первых Воинов, неожиданно пришедших совсем не с той стороны, как предрекал Вачинга. И воины стали теснить охотников и тэнков.
— Куда пропал изгой?! — закричал Аттэхе. — Где он, лживый? Приведите ко мне!..
Но его никто не слышал в шуме закипевшего боя.
Строители храма довольно скоро одолели своих врагов. Почти все стражники были убиты, лишь один из них — высокий и тучный, как раскормленный индюк, разметал группу изможденных рабов и кинулся на улицу Первых Воинов. Вслед ему Шраморукий — тот, что был на совете в хижине, — метнул лиану. Петля оплела бегущего и швырнула на камни мостовой. Завывая от ярости, Шраморукий всадил в брюхо ольмека копье, для верности повис на древке.
Отборные воины Тунгаты встали стеной вокруг Дома правителя, ощетинившись копьями, дротиками, мечами. Толпа рабов-строителей добежала до их шеренг и отхлынула, теряя бойцов. И опять кинулась в атаку. Каменные плиты площади окрасились кровью, устилая ее телами раненых и убитых. Однако падали и защитники Дома. Потом с обрыва плато набежали сотни юношей-охотников. Карабкаясь друг на друга, как по живой лестнице, они проникли через окна в Дом правителя, поднялись на крышу, и град камней и стрел обрушился на головы ольмеков. Телохранители дрогнули, шеренги заколебались, воины поспешно прикрыли головы щитами. Многие корчились на земле… Из окон здания выплеснулись языки пламени. Распались ряды ольмекских воинов, отступая в глубину улиц. И тут Аттэхе не поверил своим глазам: от длинных казарм Простых Воинов быстрым шагом двинулись к месту сражения свежие отряды ольмеков. Их вел Вачинга.
— О гнусный койот!.. — Аттэхе в ярости выдрал из бороды клок волос. Почему я не послушался голоса сердца? Тот, кто предал свой род, предаст и того, кому поклялся служить… Берегись, Вачинга!
Люди изгоя атаковали рабов, давая возможность Первым Воинам вновь сплотить свои ряды. Опять густо полетели стрелы, над морем голов поднялись утыканные осколками базальта палицы; скрестились дубины и мечи. Вачинга рассчитывал, сокрушив воинов Аттэхе, снискать славу спасителя Ольмана, тогда можно будет проложить дорогу к власти, устранить Тунгату.
Аттэхе удалось с горсткой охотников пробить в рядах людей Вачинга узкий коридор: он жаждал добраться до изгоя. Вот еще несколько шагов, уже близко. Аттэхе ловко уклонился от дротика, пущенного Вачингой, но дротик вонзился в старейшину тэнков, который следовал за Аттэхе. Старейшина упал, захлебываясь кровью.
— Я доберусь до тебя, изго-ой!.. — завыл Аттэхе. — И задушу…
Он ясно различил перекошенное лицо Вачинга, который бесом крутился в водовороте боя, криками подбадривая своих.
Воины теснили восставших к краю обрыва плато, куда Вачинга замыслил сбросить тэнков и охотников. "Где третий отряд из сельвы? — в отчаянии думал Аттэхе. — Неужели конец? Кто же сохранит для племени знаки Угэма!?"
На храмовую площадь вбежал запоздавший отряд охотников, и схватка вспыхнула с новой силой. Люди Аттэхе воспряли духом. Простые Воины повернули назад. "Слава Угэму!.. — мысленно воскликнул Аттэхе. — Он услышал мой призыв". Вачинга успел скрыться в гуще отступавших ольмеков. К тому же облака дыма горевшего Дома заволокли поле боя. Люди сельвы не щадили змееликих. Их ловили сетями из пальмовых волокон, душили лианами, разбивали черепа, пронзали копьями. Хмельная, туманившая разум весть о победе исторгла из тысяч глоток ликующий рев… Тэнки метались по улицам и площадям Ольмана, чего-то искали, горя жаждой действия. Какой-то великан взобрался в проем окна Дома правителя, потряс дубинкой и подал мысль, созвучную желаниям восставших:
— Круши-и лики!.. Си нэ-е гэм-м!
Тэнки, охотники, рабы засвистели от удовольствия. Спустя минуты они уже колотили молотами из базальта и глыбами по изваяниям правителей, особенно Тунгаты, норовя сбить у него толстый нос и глаза из серпентина. Но сверхтвердый базальт едва крошился… Тогда рабы возвели помост, вкатили на него обломки скал и валуны того же базальта и обрушили на изваяние правителя. Брызнула во все стороны черная крошка, поднялась туча пыли. Кое-кто с уханьем и присвистом ломал стены Дома правителя, а с барельефа все так же грозно скалился бог ольмеков с чертами человеко-зверя.
