Вот теперь можно беседовать…
Всю беседу излагать неинтересно. Любой человек — особый случай, это так. Но и что-то общее тоже есть… Главное — не терять спокойствия и доброжелательности. Всё было: и зубами скрипел, и в молчанку играл, и похабщину нёс, и даже с кулаками бросался. Десантник. Парамуширец… Но ведь и я сюда не из гимназии пришёл, я тоже кое-чему обучен. И на Парамушире бывал. Так что и с кулаками обошлось без особенной грубости: подёргался мой парамуширец и перестал.
Когда я наконец убедился, что не станет он ни голову об сейф разбивать, ни решётку в окне высаживать, ни вены стилом ковырять, оставил я его на полчаса наедине с бумажкой и приборчиком и покурить вышел. Ему, разумеется, тоже сигарет оставил, потому что не только меня беседа вымотала. Вот теперь он сам всё подробно изложит — и не просто подробно, а поглядывая на приборчик, чтобы даже нечаянно не соврать. Он изложит, а я прочитаю и решу: Консилиум, «Ключи» или диспансер.
Лучше всего, конечно, диспансер. Для всех лучше — и для него (меньше мытарства), и для нас (очень ценный работник, с железной хваткой). Ну, Консилиум ему всяко не грозит: сны он видит, и в инвалиды его списывать рано. Тридцать четыре года, в самом соку мужик.
Я сюда в тридцать два пришёл. Через «Ключи».
В «Ключах», между прочим, тоже ничего страшного нет. Ни пыточных камер, ни ледяных бараков, ни стоячих карцеров. Колючка по периметру есть, но за колючкой ничего, кроме глубокой гипнотерапии и вежливого персонала. Мы ведь, всё-таки, не в двадцатом веке живём. В двадцать первом. На целую палочку больше…
Вышел я — покурить, а покурить не пришлось. Пришлось помочь Зиночке и Юлечке: у них стеллаж завалился. Пока я тот стеллаж поднимал да на место устанавливал, двадцать пять минут из тридцати прошли. Подумал я и решил накинуть моему парамуширцу ещё десяток. Лишними не будут, а я чайку попью.
Волшебный чай у девочек! Они его не сами заваривают — к ним подруга приходит, вдова ефрейтора Парадонова. Изумительно красивая женщина. И, что интересно, ведьма.
Это не ругательство, она сама так себя называет. Между прочим, не без оснований, потому что все наши в неё втрескались. Все, как один!
Втрескались — и боятся. Потому что кого она к себе подпустит, с тем обязательно что-нибудь случится. Полковник Тишина, например, на арбузной корке поскользнулся. И об эфес Олегова меча головой. Эфес деревянный был, потому что макет, но Тишине хватило… Это-то можно понять: голова у покойного была не сказать, чтобы крепкая — дураковат он был да и трусоват. Но где он арбуз достал середь весны и посреди Сибири? То-то, наверное, радовался…
И ещё случаи были. Тишина первым оказался, но далеко не последним… Ведьма, она ведьма и есть. Боятся её наши — все как один боятся. А каждый про себя знает: помани она его пальчиком — на край света за ней побежит!
Из наших только я не боюсь: меня она в упор не видит, и слава Богу. Было — да прошло. Ещё до «Ключей» было, и до сих пор со мной вроде бы ничего не случилось.
Живу.
А ведь было, было… Как пью чаёк у девочек, так обязательно вспоминаю. Было, куда деваться? Мимолётно, суматошно, взбалмошно — целый роман был за одни сутки. Без продолжения. (Если не считать таковым безобразную драку, которую я учинил в Клубе десанта).
Еле отмылся потом перед законной супругой, полгода после «Ключей» по ресторанам водил — грех замаливал. Зато есть, что вспомнить, есть, что во сне увидеть…
Однако, чаёк чайком, а работа — работой… Заждался мой парамуширец. Уже, наверное, нервничает, а это ни к чему. Надо мне его сновидения прочитать и с ним определиться. Дай-то Бог, конечно, чтобы не в «Ключи». На дому лечиться приятнее. И, если случай не запущенный, будет он лечиться на дому. Лишь бы вылечился. Лишь бы спал спокойно.
Как я. У меня — после «Ключей» — спокойные сны. Всегда. Сегодня, например, мне снился забавный белый слон с зелёными глазами, — наверное, урод. Он смешно топал ножками, размахивал хоботом и всё порывался мне что-то сказать. Но я даже во сне знал, что слоны разговаривать не умеют.
