Дальше стояла прислоненная к стене плита с незаконченным барельефом. Завершенным было только лицо на нем: наполовину живое, а наполовину — мертвый череп. На куче каменной крошки лежали медные зубила, рядом — какая-то киркомотыга и молот. Молот был сделан в виде черепа — кажется, ягуара.
Оказывается, на потолке здесь были фрески, выцветшие и полуосыпавшиеся. Люди в сложных мешковатых и когда-то ярких одеждах. Марсианские животные, похожие на гигантских насекомых, одного светло-бурого цвета, наверное, такого же, как марсианский грунт. Уже знакомые. После того, как в этой тарелке Платон раскрыл тот второй портсигар, он часто видел их, каждую ночь во сне появлялся Марс. Необычно яркий и подробный мир, в нем было прохладно или жарко, он даже ощущал во сне его запахи и слышал ни на какую больше непохожую, непонятную совсем речь.
Войдя в большой пустой отсек с пирамидальными столбами по углам, он понял, что это поле для игры в мяч. Ну да, вот и каменный круг на стене. В углу каменные латы для игроков. А этот мятый полый шар из почерневшей меди, наверное, мяч и есть.
"А у историков считалось, что он только из каучука должен быть", — подумал Платон.
Он чуть не споткнулся о биту для игры, похожую на прямоугольную каменную гирю. Почему-то казалось, что где-то здесь кто-то есть, и этот кто-то смотрит на него, в спину. Как будто даже послышались шаги в другом отсеке. Оказывается, он уже определяет своих и чужих по шагам.
Только сейчас Платон заметил, что еще держит в руках древнеиндейскую кувалду. Миновал дверной проем. Вошел и даже посмотрел на потолок. Никого.
А вот здесь уже недавно побывали специалисты. Посреди стоял большой судовой гравитатор. На полу вытянулись кабели, валялись куски обрезанных труб и швеллеров, остались брызги металла после сварки. Черепки лежали кучей, сметенные в угол.
Двигаясь дальше, он заметил, что уже проходил здесь. Конечно, вот и след его подошвы. Оказывается, он шел по замкнутому кольцевому коридору. Где-то послышались знакомые голоса. Значит, надо было свернуть в этот боковой вход. Он пробрался через отсек, почти полностью набитый сахарным тростником, заготовленным, будто для стада слонов. В Америке Конг его очень полюбил. Уже выяснилось, что Конг необычайно прожорлив, еще больше, чем от него ожидали. Платон прошел мимо ряда обычных бытовых холодильников, наверное, прямо из магазинов Мехико или Сан-Сальвадора, мимо какого-то каменного корыта неизвестного назначения, сейчас наполненного свежей черной землей. Там был посажен особый космический быстрорастущий лук.
Голоса стали совсем отчетливыми, оказывается, камбуз был теперь близко. Оттуда доносился чад чего-то сгоревшего.
— Пропало твое кулинарное произведение, Титаныч, — слышался голос Ахилла. — Ты хоть чего ставил-то?
— Да ничего не ставил, — громко возмущался Титаныч.
— Забыл, старик. Забывчивый стал.
— Это ты можешь забыть, — раздавался металлический голос старого кухонного робота. — У тебя в голове белковая масса, а у меня все-таки электроника. Программа!
— Видно, садится твоя электроника. — В дверях камбуза показался Ахилл. Он размахивал полотенцем, разгоняя дым.
Отошедший в сторону Платон увидел дальше в коридоре Конга. Тот почему-то стоял неподвижно и глядел на дверь в свою комнату.
— Тут ручка медная была, — наконец, заговорил он и почесал в затылке хоботом. — Вы не брали, Платон Сократович?
— Да нет, — ответил Платон. — Вообще-то отвертки всякие только у Кукулькана есть. Он болт. Технарь.
— Ну да, непонятно только, зачем она ему понадобилась.
— Низачем, — раздался голос Кукулькана из-за соседней двери. — Не брал я никакой ручки. У меня у самого чернила пропали, хорошие, для невесомости.
***
— Хуанкаина папас, — сказал Титаныч. — То есть картофель по-перуански. Это у нас для вегетарианцев. А есть еще полья кон аррос. И еще альбондигас ен сальса де аль мендра.
Он стоял перед кухонной плазменной плитой. В первый день полета оказалось, что она даже не была подключена. Сейчас ее перенесли сюда, в самый большой зал и поставили недалеко от статуи клыкастого безымянного бога. На краю плиты теснились найденная на борту древняя медная, теперь ярко начищенная посуда для шоколада, каменные зернотерки, еще что-то.
— Когда-то давно, когда еще существовали на свете книги, — говорил Титаныч, — я в одной такой умной книжке прочел, что лучше всех государствами раньше управляли кухарки. Ну, и повара.
— А где мы тебе государство найдем? — отозвался на это Ахилл. — Хотя бывают чудеса. Может и встретим где-нибудь по пути.
Весь экипаж "Обсидиановой бабочки" сегодня собрался здесь. Все сидели за почему-то тщательно накрытым, неудобным столом-плитой без ножек.
— Одни запахи чего стоят, — предвкушал Конг. — Уже за запахи молодец, старик. Давай, мечи на стол альбондигас наш насущный.
— Вроде как третьим будет монтесума-чоколатль. Это полезно, — продолжал Титаныч. — Давайте считать, что какой-то праздник у нас. Не знаю, правда, какой.
— Тридцать пять дней нашего отлета из Петербурга и начала экспедиции, — тут же предложила Диана.
— Пойдет, — согласился Титаныч. Он отошел в коридор, где в ряд стояли холодильники.
Диана смотрела на большой аквариум. В мутной воде плавала южноамериканская рыба, рыбный запас. Длинноусые сомы, яркие каталуфы, между ними торчали, видимо, посаженные туда для красоты кустики кораллов.
Титаныч непонятно долго не появлялся. Взгляд почему-то притягивал темный вход в другой, дальний, коридор. Казалось, что там кто-то стоит и смотрит.
Титаныч, наконец, хлопнул дверью холодильника, проковылял к плите и, открыв кастрюлю, опять замер, уставившись в неё. Конг подошел к нему, тоже заглянул. В кастрюле было пусто, только на стенках — следы соскобленной массы. Конг приподнял крышку другой кастрюли, еще одной.
— Здесь, видать, хуанкаина была, — сказал он. — А тут альбондигас, как его там дальше…
— Ладно, — пробормотал Титаныч. — Можно тортильи напечь, это недолго. Тортильи и монтесума, этот… Чиколатль. Или кофе. — Он поднял медный древнеиндейский горшок, вдруг оказавшийся неестественно легким. — Можно и чай.
— Это не в первый раз, между прочим, — сказал Ахилл. — Но не в таких масштабах. Сегодня масштаб уж больно…
— У меня бутылка текилы исчезла, — негромко подтвердил Платон Сократович. — Без следа.
— Это что, — высказался Конг. — Я на Земле, в Америке, бочку пива купил. Думал растянуть — не поверите, не больше десяти литров в день выпивал. А сегодня только взялся за бочку — один гул оттуда пошел. Кроме гула не осталось ничего. И сразу, как пива не стало, так его захотелось. По ночам пивные озера, реки снятся… Полтергейст завелся, — заключил Конг. — А скорее, никуда не исчезал. Так и жил здесь сотни лет. То-то я слышал, как кто-то воет в темноте. Далеко, то ли воет, то ли поет.
