Хотя, если бы у меня был выбор, я предпочла бы другой способ.
Хельга отвернула парус от ветра и повернула румпель. Теперь «Гуакамоль» дрейфовал, мягко раскачиваясь на волнах.
— Тебе помочь? — крикнула Хельга.
— Нет! Сама доплыву!
Одета я была легко, хотя свободные рукава, намокнув, доставляли некоторые затруднения. Раньше я плавала только в бассейне, но тут обнаружила, что держаться на поверхности не так уж и сложно. Нужно только стараться не нахлебаться этой мерзкой воды.
До лестницы я добралась как раз, когда они привязывали свой «Гуакамоль». Рухнув на причал и забрызгав водой доски, я следила, как тридцатью футами ниже Ральф и Хельга спускали парус и прикручивали утлегер у соседнего пирса.
Дождавшись, когда они закончили, я поднялась с досок и подошла к ним поближе. Гравитация отняла у меня много сил.
Ральф поднимался наверх, на лице у него было виноватое выражение. Но только он собрался шагнуть на причал, как я, ухватившись обеими руками за выступавшую часть лестницы, уперлась ему сандалией в живот и толкнула изо всех сил. Ральф выпустил поручни, взмахнул руками, но, поняв, что не сумеет удержаться, крутанулся на месте, чтобы скорректировать падение, и полетел вниз, плавно войдя в воду рядом со своей лодкой. Я понаблюдала, как он выплывает, потом перевела взгляд на Хельгу.
Она замотала головой.
— Я ничего тебе не сделала…
Ральф ухватился за корму «Гуакамоля» и забрался на нее, с бешенством глядя на меня.
— Я великолепно провела с вами время, — сказала я. — Вы обязательно должны побывать на Корабле, я обязательно покажу вам наши достопримечательности…
И, развернувшись, пошла прочь, оставляя за собой мокрые следы. Я не оглядывалась назад, пусть они сами решают свои проблемы.
Откинув со лба мокрые волосы, выжав воду из рукавов и отряхнувшись как можно тщательнее, я двинулась вверх по той улице, по которой мы спускались к морю. Прохожие провожали меня взглядами — надо полагать, я представляла собой сногсшибательное зрелище: странная девочка в дурацкой одежде, с которой ручьями течет вода… Я понятия не имела, куда идти, где находится разведкорабль, но, как оказалось, это было неважно. Не успев подняться на вершину холма, я наткнулась на этого монстра, этого динозавра Джорджа Фахонина. Он разыскивал меня, и, удивительное дело, я была почти рада его видеть.
— Что с тобой случилось? — спросил он.
К тому времени вода с меня уже не капала, но я была уверена, что выгляжу как выуженный из лужи, наполовину утонувший котенок. Причем основательно перепачканный.
— Мы ходили на море купаться, — соврала я.
— А. Ну, пошли на Корабль, там мы тебя высушим.
Я зашагала с ним рядом, стараясь попасть в ногу. Несколько минут мы шли молча, потом Джордж сказал:
— Знаешь, я действительно не хотел тебя смущать тогда. Я не стал бы делать так нарочно.
— Теперь это не имеет значения, — ответила я. — В следующий раз только, пожалуйста, убедись, что выключил все, что нужно.
— Договорились, Миа. — Джордж улыбнулся.
Мы вернулись на Корабль, и я сразу отправилась в туалет и включила подачу горячего воздуха в сушилке. Через пару минут я уже полностью высохла. С аппетитом поев — несмотря на морскую болезнь, я здорово проголодалась, — я почувствовала себя гораздо лучше. Ничто не может сравниться с ощущением сытого желудка.
Когда вернулся Папа, снаружи была уже ночь, хотя по корабельному времени недавно пробило полдень. С наступлением темноты постоянно пополнявшаяся толпа зевак разошлась по домам, как я полагаю, поужинать. Папино возвращение прошло без оркестра.
Заслышав стук копыт, я вышла из Корабля, остановившись на верхней ступеньке трапа. Один из членов экипажа спустился вниз, и Папа с мистером Табменом передали ему лошадей. Затем они повернулись к сопровождавшему их мистеру Дженнаро. Меня они так и не заметили.
— Вы обещаете, что это несчастье не повлечет никаких изменений в нашем соглашении? — спросил Дженнаро обеспокоенным голосом.
— Даю слово, — улыбнулся Папа. — Вы принесли извинения, и я совершенно уверен, что моя дочь уже получила свое удовлетворение, столкнув вашего мальчика в воду. И давайте забудем обо всем этом. Наш грузовик прибудет за рудой на следующей неделе…
Я не стала дослушивать до конца, повернулась и ушла на Корабль. На душе у меня потеплело: Папа не сердился на меня.
— Чего ты ухмыляешься? — спросил Джордж.
— Так, ничего, — ответила я.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВНУТРИ РОДНОГО МИРА
Мы взлетели с Грайнау почти сразу, как Папа поднялся на борт разведкорабля. Он, мистер Табмен и я сидели в креслах в центре нижнего отсека. Трое членов экипажа играли в карты, а Джордж Фахонин был наверху и вел Корабль.
Я испытывала тихое довольство собой. С одной стороны, конечно, мое поведение на Грайнау было одной сплошной ошибкой, но мне не хотелось смотреть с этой стороны. Пусть я допустила кучу промахов по части такта и здравого смысла, но в стратегическом плане, так сказать, это не имело никакого значения.
Наверно, я заслуженно пребывала в хорошем настроении. Меня просто переполняла радость открытия: я могу встретиться с грязеедами на их собственной территории и, если уж не поведу себя самым лучшим образом, то хоть не попаду в дурацкое положение.
Словно та девочка, которая впервые узнала о том, как развести костер, что такое принцип рычага и впервые же осмелилась попробовать заплесневелый козий сыр, обнаружив, что это «рокфор», я открыла для себя нечто абсолютно новое в мире — уверенность в себе.
Да, я совершила ошибки. Уже совершила. И если бы Папа стал мне за них выговаривать сейчас, я бы все равно не смогла их исправить. Но уверенность в себе оказалась бы мертворожденной.
Но Папа только курил и улыбался.
Меня же мучило любопытство, и я решила расспросить его, что он думает о Ральфе Дженнаро и его высказываниях.
— Мой тебе совет, не беспокойся об этом, — сказал Папа.
— Даже слушать грязееда не стоит труда, — вставил мистер Табмен. — У них нет никакой перспективы. Живут себе в своих ограниченных мирках, а что происходит на свете — не понимают.
— Я бы хотел, чтобы ты не употреблял этого слова, Генри, — сказал Папа. Оно такое же бессмысленное, как и то глупое слово, которое подцепила Миа. Как сказал тот мальчик?
— Хапуги.
— М-м-м, да. Оно самое. Для обмена оскорблениями нет причин. У нас свой образ жизни, у них — свой. Я бы не стал жить, как они, но не уважать людей только из-за этого мне кажется непорядочным. Я уверен, среди них есть и хорошие люди.
