— Через 12, — тихо сказал Гордеев. — Я все эти расчеты давно произвел.
— Но объясните мне, — уперлась женщина. — Потом, из-за завалов я не смогла к вам близко подъехать. Моя машина в двух кварталах отсюда, вверху! К ней идти 10 минут! И куда вы торопитесь?
— По улице Розы Люксембург? — вставая, подозрительно звонким голосом уточнила Катя. Ее глаза блестели, казалось, она на грани истерики. И — Гордееву:
— Идемте. Мы приехали за вами.
— Вы не поняли, — мягко сказал Гордеев. — Я остаюсь здесь и не собираюсь никуда уезжать. Вы — уезжайте, пожалуйста. Извините, — это уже обращаясь ко мне. — На интервью у нас, боюсь, уже нет времени. Уходите скорей.
— Какого черта? — изумился я.
— Вы не вправе… — начал проф. Но осекся, встретив взгляд Гордеева. И переменил свое решение. — Что ж, тогда я тоже остаюсь. Аркадий (это уже опять мне), позвольте попросить вас позаботиться о женщинах. Выведите их и проводите до их автомобиля, хорошо?
Мне уже давно стало крайне неуютно в этой квартирке — честно говоря, прямо с того момента, как заговорили про воду. Холодную воду я не люблю почти так же горячо, как кровь и как полеты в самолетах. Если подумать, я вообще весь состою из всяких фобий…
— Черт с вами, придурки, — сказал я. — Делайте что хотите! Девочки, за мной!
Обе девицы, поколебавшись, вышли за мной. Однако на темной лестничной клетке так и оставшаяся безымянной секретарша Фролова, видимо, о чем-то догадалась — так очень резво кинулась вниз и дальше на выход. Катя не поспешила за ней; она вдруг принялась носиться по лестничной площадке и колотить во все двери, крича «Откройте! Спасайтесь! Немедленно! Милиция! Пожар!!» и еще какой-то странный набор страшилок.
На нашем этаже двери никто не открыл. То ли боялись, то ли спали, то ли действительно никого не было.
На первом повторилась та же история — и только из квартиры №2 внезапно выглянула любопытная старушенция с керосиновой лампой в руках. Такая типичная бабушка: лицо круглое и сморщенное, как печеное яблоко, добрая улыбка, морщинки вокруг глаз. Она походила на капусту из детской загадки, будучи одетой в три как минимум халата и штук пять платков.
— Тебе чего, дочка? — спросила она Катю приветливо. — Не знаешь, когда свет дадут?
Я оглядел бабулю критически. В одних шерстяных носках, без обуви, едва способная передвигаться в своем клоунском наряде, старая и одышливая. Куда ей идти? Как? Видимо, те же мысли одновременно пришли в голову и Кате. Она стояла перед бабкой, ничего не говоря, в каком-то ступоре.
— Эй! Вы скоро там? — голос секретарши с улицы.
— А у меня Колька с Зинкой гуляют второй день, — доверчиво сообщила старушка. — Ты говори, дочка!
Я потянул Катю за руку. Потянул сильнее и вытянул за собой на улицу. Секретарша, весь лоск с которой куда-то сполз без следа, едва ли не подпрыгивала на месте от страха и нетерпения. — Скорее!! — заорала она на нас неожиданно грубо.
— Бабушка! — вдруг опомнилась у меня в руках Катя и дернулась назад.
— Стоять!! — заорал уже я. — Вода рядом! Кто ее потащит по этой вашей Виа Долороза, старую дуру? Я?! Я не Валуев! Не глупи!
В это время в отдалении, метрах в трехстах, раздались характерные мелкие взрывы петард — и в небе стали расцветать огни китайского фейерверка под пьяные возгласы одобрения. Народ, судя по всему, продолжал веселиться несмотря ни на что.
Глядя на красные сполохи в небе, я принял решение, удивившее меня самого — и подтолкнул Катю по дорожке, уводящей, по моим расчетам, от реки.
— Бегите, живо!! Ну! Доберетесь!
Секретаршу не пришлось упрашивать — она рванула с места, как хорошая борзая. Катя, чуть поколебалась, но побежала за ней.
Я с облегчением проводил ее взглядом и пошел обратно в подъезд. Не люблю оставлять дела недоделанными.
Два фрика — Гордеев с Левенштайном — встретили меня без особого удивления, только, похоже, оба обрадовались моему сообщению, что девушки вне опасности. Я пошутил насчет стремления Гордеева встретить «волну» в белой рубашке с галстуком — так, словно он какой-нибудь американский инженер, а не наш, русский.
— А в чем же вы предлагаете — в плавках? — неожиданно спросил Гордеев, и мы все трое рассмеялись.
Проф сидел особенно бледный — похоже, у него открылись раны. Тем не менее он тоже пошутил, что русский инженер, по его мнению, должен встретить Волну с бутылкой водки и гармошкой — вот это, дескать, его друзья из цюрихского Фонда сочтут вполне «аутентичным». Гордеев виновато признался, что гармошки у него нет, а единственную бутылку коньяка еще перед Новым годом они выпили с Фроловым, директором АЭС и его однокурсником по МЭИ — когда он «всю ночь убеждал этого олуха, что Волна неизбежна и АЭС может принести вреда на 10 Чернобылей» — но ни в чем так и не убедил, и под утро Фролов ушел, пообещав «сдать дурака в психушку».
Мы еще немного посмеялись. Потом мы сидели с минуту в молчании — я в кресле, Гордеев за столом. Бледный проф стоял у окна, тяжело опираясь на подоконник и вглядываясь в серую хмарь.
— Две минуты, — сказал Гордеев, ни к кому не обращаясь.
Тут в который раз открылась дверь… и вошла Катя. Причем она была не одна. За собой она вела ту самую бабушку с первого этажа.
— Скучаете, мальчики? — спросила она, тяжело дыша. Улыбка ей не удалась.
— Какого дьявола?! — сказал я.
— Катя! — всплеснул руками проф.
— Дочка, а что вы тут? — отдуваясь при каждом шаге, но так же приветливо спросила бабушка. Она была так же смешно закутана в свои меховые платки и халаты.
В комнате мгновенно стало тесно.
Я представил огромную стену очень мокрой и очень холодной, ледяной воды. Хотя все внутри меня кричало, что это невозможно — оставаться в квартире инженера, похожей на склеп, я больше не мог.
* * *
Да, мы поднялись на крышу. На своей мы оказались одни, однако, как ни странно, на соседних я смутно различил еще какие-то небольшие группки людей. Информация как-то просачивалась. Где-то в отдалении послышалось стрекотание вертолета. Старушенцию затащить было труднее всего, она и сейчас ничего не понимает и все норовит спуститься. Катя ее успокаивает.
* * *
Я, собственно, заканчиваю свою диктовку. Самый странный репортаж в моей жизни — особенно если учесть, что я не журналист и никогда им не был. Мы все смотрим вниз, через скат крыши. Здесь очень холодно и скользко, противно до невероятия. Никакого ревущего цунами, однако, не случилось — я разочарован. Просто внизу — вода, везде вода. Она прибывает удивительно быстро!
Спросил Гордеева, когда он хотя бы родился. Он сначала отмахивался, потом признался, что в 1975 году. Моложе меня!
