Паук вздохнул.
— Я не хочу знать.
— Но мне придется…
— Слушайте, мне честно говоря наплевать, что там. Меня волнует другой вопрос. Скажите…я, что я вчера натворил?
Колобок пожевал губами, почему-то оглянулся на сестру и, чуть наклонившись вперед, доверительным шепотом произнес:
— Вы пытались бежать. Самым варварским способом.
— Я же псих. Все психи, полагающие себя нормальными людьми, хотят убежать из дурдома. И это все? — разочарованно спросил Паук.
Колобок поморщился, словно на язык ему попал горький огурец.
— "Псих", "дурдом", ну что вы говорите? Можете хоть сегодня забрать вещи и уйти, но учтите, — он наставительно помахал перстом, — учтите, что вас сдаст в СИЗО первый же милицейский отряд. За нарушение общественного порядка и аморальное поведение. А потом к нам отправят.
Колобок вещал что-то еще о моральном долге, но Паук думал о другом. На организм почему-то навалилась дикая слабость.
— И потом — не все. В конце концов, извращенная ориентация — личное дело каждого, — при этих словах Колобка перекосило, — У вас же, голубчик, явное раздвоение личности. Шизофрения. То вы ребенок малый, то вас воевать с кем-то тянет. Временами вы говорите такие вещи, о которых…. Нет-нет. Я порядочный гражданин и не буду их озвучивать.
— Есть какое-то документальное подтверждение? Прошу, войдите в мое положение, я склонен никому не верить и мне нужны достоверные доказательства.
— О, конечно, — закивал Колобок, — Само собой. Могу предоставить вам видеозапись. В урезанном виде — по причине цензуры.
Разговор как-то угас. Паук долго смотрел в окно, ему хотелось, чтобы врач поскорее убрался вон и оставил его в покое, хотя бы на полчаса, но врач сидел у койки, сопел, ковырял ногти и никак не хотел убираться.
— То, что вчера. Это со мной в первый раз?
Колобок что-то промычал не раскрывая рта, и добавил уже громче:
— Слава богу, первый и надеюсь, последний. Когда вам удобнее увидеть это безобразие?
Паук ответил, что ближе к вечеру, тогда врач сказал, что сейчас проведет несколько психологических тестов, достал диктофон и карандашик. Потом он что-то спрашивал, а Паук что-то отвечал ему, наблюдая, как под потолком колышутся нитки паутины. Потом ему показывали картинки и он говорил первое, с чем ассоциируется та или иная картинка. Потом его попросили объяснить, почему зимой идет снег, а летом трава зеленая. И так далее, и в том же духе. В общем, когда пришла пора идти в столовую, Паук изрядно утомился.
Помещение общепита ничем от остальных других казенных не отличалось — тот же запах кислой капусты, те же душные испарения от супов, мошкара, кашель, ругань, облупившиеся стены, истертый паркет под ногами, заляпанные чем-то солонки, краснощекие толстые повара и пластиковая посуда. Над входом грозно навис плакат с манифестом: "ЗДОРОВЬЕ НАЦИИ — ЗАЛОГ БУДУЩЕГО ПРОЦВЕТАНИЯ!!!". Паук пристроился в очередь. На первое давали картофельное пюре и компот из чернослива. К дымящейся желтой кучке прилагалась котлетка, покрытая слизистой субстанцией неизвестного происхождения. Второе — овощной салат. Плюс пирожок с повидлом. Десерт — стакан чая и вафля. Укомплектовав это богатство на подносе, он принялся искать свободное место за обеденными столами. Потыкавшись, он подсел наконец к группе пациентов; те пятеро не обратили на него ни малейшего внимания.
Пережевывая пюре, он исподтишка наблюдал за соседями, среди которых (нисколько не удивившись) приметил и Вадика. Тот сидел на диаметрально противоположном конце и смотрел в сторону, попивая компот. Мужчины оживленно говорили. Самым активным был приземистый лысеющий мужичок с курчавым пухом над ушами. Он сильно размахивал вилкой каждый раз, как выдавал новую реплику. Звали его Петр и вел он себя перед публикой, как дирижер перед оркестром. Он относился, очевидно, к той породе людей, которые не унывают в самых безвыходных ситуациях. Много шутил, и все больше в адрес надзирательниц, и все касательно тем ниже пояса, и в самом похабном свете. Петр явно ненавидел систему, и всячески это показывал, постоянно толкая в бок пухлого мужчину огромных размеров с меланхолическими чертами лица. Пухлик ныл при каждом новом тычке и заверял, что будет жаловаться в вышестоящие инстанции. Напротив него и слева от Паука лопал обед щуплый жилистый субъект с бегающими глазками и визгливым голосом. При разговоре он сильно плевался. Четвертым был невзрачный молчаливый пациент. К нему обращались почему-то на "Вы", "Василий", "Уважаемый" и в исключительно вежливой форме. Паук решил, что это местный авторитет и без особой надобности с ним разговаривать не стоит. "Авторитет" деликатно ковырял котлетку, дул на чай, помешивая его ложечкой и вообще, вел себя сдержанно.
— Президент — дурак, — заявил Петр, отправляя сразу весь пирожок в рот.
— Все у него дураки, — хмыкнул рохлик, обращаясь к Пауку, — А мир — театр абсурда. Он один у нас такой умный.
— Нет, не один! — воскликнул Петр. — Идите за мной, братья мои, и вы обретете истинную веру! Все беды на земле от того, что человек перестал верить.
— Тогда тебе нужно набрать двенадцать добровольцев, сменить имя и гражданство, — посоветовал рохлик, — Так убедительнее будет. Ты ведь не боишься мучительной смерти?
Петр выразительно посмотрел на собеседника, а тот продолжал:
— Хотя, таких казней, какие были в древности, сейчас нет. У нас просто стало: и подушечку тебе подложат, и зад почешут, если попросишь. Потом чик — без пыли, без шума. Даже моргнуть не успеешь. Смертельный ритуал теряет свой шарм, не успеваешь получить от процесса удовольствие….
— Нет, ты точно сумасшедший, — покачал головой Вадик.
— В одном из своих видений я был палачом. Мне даже довелось лишить жизни одного знаменитого преступника, но имя не скажу, и не спрашивайте, — гордо заявил рохлик. И добавил: — Вопрос в том, ЧТО считать сумасшествием.
— Верно, — неохотно согласился Петр, принимаясь за вафлю, — И говорю я тебе: возлюби ближнего своего, как самого себя! Если не обратимся мы назад и не будем как стадо, мы не войдем в Царствие Небесное! Но кто мы, если не стадо? Внемлете: нас пасут, мы нужны им для шерсти и мяса. И я говорю — хватит! Нам нужно осознать свое предназначение! Я — новый пророк нового мира! Старый мир пора выбрасывать на помойку! Мы — только начало! Скоро нас станет больше! Имеющий уши да услышит. Я — суть любовь и искупление.
— Я бы полюбил тебя братец, да изо рта у тебя дурно пахнет. И грязный ты, как свинья.
— Оскорбление достоинства, — поднял голову толстяк. — Моральный ущерб, — подмигнул он Петру, — Плевое дело. Есть свидетели. Мы выиграем, даю вам слово. Осталось документы оформить. Ну?
