Следующая запись, как показывала дата, была сделана более чем через месяц на новой странице: «Сегодня первый день, как я аспирант профессора Л. Брэйда». Последующие записи были знакомы: вначале копии передавались Брэйду еженедельно, затем — реже и реже, а содержание их становилось все более конспективным. Разочаровался ли Ральф в способности своего нового руководителя надлежащим образом разобраться в его работе? Или же Ральф действительно возненавидел Брэйда? Но ведь аспирант Чарли Эмит считал, что это был страх, а не ненависть.
Брэйд почувствовал, что голоден. По воскресеньям буфет закрыт, из дому он ничего не захватил, а ближайший приличный ресторан находится в десяти минутах быстрой ходьбы. Он решил, что обойдется без обеда, и вернулся к тетрадям.
Отдельные эксперименты Ральф описывал особенно тщательно. В тех случаях, когда результаты оказывались неудовлетворительными, Ральф записывал свои предположения о причинах неудачи. Это было полезно. Более чем полезно! Настроение Брэйда начало улучшаться.
Главным недостатком Ральфа как химика-исследователя явно была чрезмерная приверженность своим предвзятым теориям: любой эксперимент, который пусть поверхностно, но подтверждал его мнение, он оставлял без перепроверки. Те же эксперименты, результаты которых противоречили его теориям, проверялись и перепроверялись и иногда опровергались.
Первая и вторая тетради содержали описания многих опытов, которые противоречили теории Ральфа, и в комментариях начало сквозить раздражение. Появились замечания вроде: «Нужно улучшить контроль температуры. Поговорить с Брэйдом относительно приличного термостата для того, чтобы работа имела хоть какой-то смысл». Отсутствие слова «профессор», которое раньше везде с дотошностью вставлялось, казалось Брэйду самым характерным признаком раздражения (или ненависти?). Но ведь Ральф умел владеть собой при гораздо более напряженных отношениях когда работал с Рейнком. Может быть, причина в том, что Рейнк, даже когда он не соглашался с Ральфом, был его оплотом, скалой, о которую можно было опереться, тогда как Брэйд — лишь пустым местом?
Тогда-то копии записей стали попадать к Брэйду изредка и большими партиями сразу, он уже не узнавал страницы или припоминал их смутно. (Это его вина, его! Брэйд поклялся себе, что в будущем ни один аспирант не будет проводить исследовании без него.)
В самом начале третьей тетради положение вещей неожиданно улучшилось. Прежде всего Ральф наметил четкое направление проведения экспериментов, которое впоследствии оказалось плодотворным. Брэйд перевернул страницу, и… подскочил на стуле. Тщательно и подробно Ральф описал здесь метод проведения эксперимента, включая заблаговременную подготовку аликвот[2] ацетата натрия в десяти колбах. У Брэйда забегали по спине мурашки: любой враг Ральфа, мало-мальски компетентный химик, прочитав именно эту страницу, получал точное руководство, как отправить юношу на тот свет. Как отравить его именно тем способом, каким он и был, очевидно, отравлен. Брэйд взял себя в руки: не думать об этом сейчас! К черту убийство и всех убийц! В данный момент следовало оценить свои собственные шансы на то, сможет ли он самостоятельно продолжить эти исследования.
Эксперименты продолжали идти хорошо. Брэйд почувствовал облегчение. Его зашита прошлым вечером работы Ральфа перед Рейнком во многом была блефом, но здесь, в тетрадях, убеждали графики, уравнения — все, от А до Z. Каждый мог их проверить и убедиться, что работа Ральфа шла хорошо, что его теории подтверждались. Даже Рейнк мог это сделать.
Брэйд остановился, чтобы разглядеть какие-то черновые вычисления на обратной стороне листов. Они были стерты. Брэйд нахмурился. Теоретически предполагалось, что в тетрадях не должно быть никаких подчисток. Все неправильное, все ошибочное следовало только слегка перечеркнуть, оставляя разборчивым для будущих справок. (Даже ошибки могут быть полезны!) Конечно, подчистки на обратной стороне листа были простительны: эта сторона формально не была деловой частью тетради. Он более внимательно изучил цифры и нахмурился сильнее. Немного подумал, перелистал несколько страниц и натолкнулся на другие подчистки. Он долго сидел в кресле, не глядя в тетради. День клонился к вечеру…
Это казалось невероятным. За всю свою практическую деятельность как химик-исследователь он никогда не сталкивался ни с чем подобным. И все же нет, здесь не было никакого сомнения.
Никакого сомнения! Чарли Эмит был прав. Ральф должен был смертельно бояться Брэйда, и Брэйд теперь знал, почему.
Потребовалось некоторое время, чтобы Брэйд полностью проникся значением своего открытия. Он был оглушен обрушившимися на него ударами. Продолжать работу Ральфа теперь было бессмысленно. Не будет ни потрясающей статьи, ни значительного вклада в науку — словом, ничего, чем можно было бы поразить факультет и весь химический мир. Кэп Энсон оказался прав. Отто Рейнк тоже был прав. А Брэйд ошибался.
Стук в дверь повторился трижды, прежде чем дошел до него. Брэйд встал, чтобы открыть. Ему казалось, что двигается не он, а кто-то другой. В его голове не оставалось места для раздумья о том, кто мог находиться за этой дверью в воскресный день, он даже не удивился, когда увидел детектива Джека Доуни, в том же темно-синем костюме в узкую светлую полоску, который был на нем в четверг вечером, когда они впервые встретились возле тела Ральфа Ньюфелда. Доуни небрежно осмотрелся и сказал:
— Надеюсь, вы не откажетесь немного поговорить со мной, профессор.
— Если хотите, — ответил Брэйд почти безучастно.
— Я звонил вам домой, но ваша жена сказала, что вы здесь. Поэтому я приехал сюда. — Он опять посмотрел вокруг. — Не возражаете, если я закурю, проф?
— Валяйте!
Доуни тщательно раскурил сигару и сел в кресло в ответ на молчаливое приглашение Брэйда. Придвинув себе пепельницу, он сказал:
— Похоже, что мы оба, как нерадивые школьники, выполняем небольшое воскресное задание.
— Вы пришли сюда, чтобы задавать вопросы о Ральфе Ньюфелде, или я могу чем-нибудь еще помочь вам?
— О парне, профессор. Я, видно, не могу выбросить его из головы. Странно. Просто все это было неправильно с самого начала.
— Как это «все было неправильно с самого начала»? — осторожно спросил Брэйд.
— Видите ли, проф, я ни черта не понимаю в химии. Поэтому я чувствовал себя довольно растерянно, когда первый раз оказался здесь. Но все-таки я давно занимаюсь своим делом, так давно, что не мог не почувствовать что-то неладное, хотя и говорил себе: «Остерегайся, Джек, ты суешься туда, где ничего не смыслишь».
