Ознакомительная версия.
Через минуту усидчивой работы с линейкой шеф продиктовал первую цифру, и скоро — вторую и третью.
Тут стало понятно, в чем именно дело, и сразу досадно — замеров следов на планках выломанных икон они не произвели, хотя надлежало не только замерить, но и сфотографировать. Эх, стыд-то.
С другой иконой шеф дольше возился.
И с напряжением, от чего стало слышно его дыхание.
Закончив, поднялся, размял слегка ноги и вдруг спросил дьякона по-учительски строго:
— Вы почему в семинарии полный курс не прошли?
Тот кашлянул сначала, и заговорил, заметно нервничая, хрипловатым голосом:
— В семействе, значит, нашем ладно не всё. Отец на стороне живет, когда не в тюрьме.
— То есть материальная помощь близким нужна?
— Нужна. Мать, брат-сестра — школьники, старая бабка.
— Бедновато живут?
— Куда уж…
Прокурор бросил на парня сочувственный взгляд, тот завершил объяснение:
— Я им житье немного поправлю, брат тоже в семинарию пойдет, тогда учебу непременно продолжу.
— Вот и славно, — поощрил прокурор.
Владимир тоже собрался рассмотреть следы на планках икон.
— Володь, не надо меня дублировать. Ты лучше позвони еще раз настоятелю — скоро он к нам?
* * *
Почти двенадцать ночи, но ни малейшего желания спать — слишком много информации для одного дня.
Нет, правильнее так: выросло вместе и число уравнений, и число неизвестных. Он теперь злится, не умея понять, что за новая возникла система — не просто подвижная, но кажется — враждебная лично к нему, убегающая при всякой попытке ее зафиксировать.
Состояние стало походить на нервическое — в поисках выхода прокурор взял рабочий блокнот и ручку.
«Лопатка» — пришло в голову первым пунктом. Даже без увеличительных фотографий следы на планках определенно показывают — иконы выламывали лопаткой, которой убили священника. Воры пришли похищать иконы без всякого инструмента?.. Неправдоподобно. Особенно если добавить еще одно обстоятельство, упущенное на первом, грубо-оценочном этапе: Владимир упорно повторяет — «преступников спугнули, они уже нервничали, оттого что, возможно, совершили убийство». И Игорь Петрович тоже не озаботился важной и почти очевидной деталью: воры выломали одну из двух ярославских икон, но кто мешал сразу сунуть ценную ярославскую в сумку. Не успели? Так испугались чего-то, что забыли вообще обо всем?
«Книга». На столике перед ним недорогое издание Лермонтова 1936 года — обложка картонная, матерчатый переплет без надписи. Цепляло его тогда у стеллажа замеченное что-то, но неосмысленное сразу. Цепляло позже… и выскочило, когда в восьмом часу уходил из служебного кабинета, намереваясь посидеть немного в кафе с Машей и симпатичными остальными. Пришлось отказаться — явилась вдруг отчетливая картина: следы пальцев на припыленных верхних обрезах книг — на тех, что с пустыми — без надписей — корешками, именно, вот, на них; заволновался даже от такой яркой вспышки памяти, жгуче хотелось быстрее проверить.
Сестра покойного помогала выбирать книги с пустыми корешками; их оказалось всего шесть, и скоро Виктор понял — нашел: вот эту, теперь она перед ним на столике.
Восемь вырванных листов в конце книги, листы старались рвать аккуратно и под самое основание, поэтому в том месте книгу почти разломили. Виктор сразу на месте разрезал и отогнул корешок — частицы старого сухого клея ссыпались вдоль разлома, свидетельствуя, что он появился не когда-то «тогда», а в сегодняшнее именно время.
На титуле красивым уверенным почерком дарственная надпись: «Дорогому сыну, желаю прочитать ее до конца». Даты нет, однако нетрудно понять — это не подарок священнику от его отца, который погиб, когда мальчику было всего три года. В таком возрасте детям книжек еще не дарят, к тому же — Лермонтов не детский совсем поэт, во всяком случае — не для самого младшего возраста. Сестра покойного тоже предположила, что книга назначалась не брату, а его отцу от деда. «То есть от мужа бабушки». — «А кто он был?» Женщина смутилась слегка, глаза ушли в сторону: «Работал в ЧК». — «В ЧК, в нашем городе?» — «Да. Но своему младшему брату — моему деду — она подробностей про мужа не сообщала. А арестована была вслед за мужем, которого, судя по всему, расстреляли».
Виктор положил книгу обратно на столик, взял блокнот и написал третью позицию — «Ключи».
Женщина, пока он просматривал книги, проверила ящики, а в шкафу — карманы одежды, и ничего не нашла.
Куда делся второй комплект? Правильнее, это был первый.
Естественной представляется только гипотеза, предложенная сходу Владимиром: ключи находились в кармане пиджака священника, их вынули грабители для визита в квартиру.
Те самые, что стремительно вдруг сбежали?
Плохо лепится.
Или попытка похищения икон инсценировка, а цель — нечто бывшее или предполагавшееся в квартире священника?
Однако убийство тогда никак не есть стечение обстоятельств.
Только вот, если намеренное убийство, не слишком ли тонко?
С технической точки зрения смертельный удар в висок, но очень дозированный, дело трудное, ненадежное — жертва может сознание потерять не сразу и крикнуть на помощь, или скоро прийти в себя, хотя бы на какое-то время, достаточное чтобы «ноль два» позвонить… у священника был мобильник, его не забрали.
И вообще к чему такая щепетильная игра, если шли не на иконы стоимостью в сотни тысяч долларов, а на что-то гораздо большее?.. Нет, никак не получается с инсценировкой.
А с побегом паническим получается?
Тоже нет, и «кто-то спугнул» — не слишком внятное объяснение, не поддается конкретизации — кто, чем, как спугнул?
Виктор посидел пару минут с пустой головой.
Вспомнился отцовский совет: «Расставь всех участников и сосредоточься на этой картинке — она может ожить, и что-то покажет».
Несложно.
На первый, и очень легкомысленный взгляд.
Мыслимое трудным — оказалось простым, но не в радость, а в полное отвращение. Ко всему уже, без разбора: не готов был узнать, что человеческая жизнь тоже товар, не из самого, причем, дорогого разряда; показалось, дело его бессмысленно — ничего не значит в таком сумраке человеческого сознания. Страх метнулся от явившейся бездны… он же и отрезвил — отступление невозможно на нравственном поле брани, даже если он останется во Вселенной один.
— Пистолет я тебе завтра передам, а с остальным надо пару дней подождать.
— Хорошо.
— Кушай, дорогой, выпьем еще вина.
Сделав две неудачные попытки сконцентрироваться, Виктор пришел в раздражение, и другого способа одолеть его, кроме чая, придумать было нельзя. Нервность, вдобавок, спровоцировала аппетит, тот потребовал, несмотря на позднее время, что-то отправить внутрь.
Ознакомительная версия.
