Переделка шлема длилась целый базик – о, черт, я все еще воображаю, что я на Элле! – значит, переделка длилась около часа с четвертью.
Облачившись в скафандр, с усилителем на голове, я потихоньку вошел в пещеру. Мислик лежал ко мне “спиной”. Не отходя далеко от двери, я включил усилитель.
В то же мгновение меня захлестнула волна отчаяния, идущего извне, – отчаяния мислика: такое страшное ощущение затерянности и одиночества, что я едва не закричал! Значит, это существо, не имеющее ни чувств, ни разума в нашем смысле слова, способно страдать! Но, как ни парадоксально, существо это, столь отличное от нас, показалось мне еще ужаснее именно этой своей близостью. Не в силах более выдержать, я отключил усилитель.
– Ну, что? – спросил Ассза.
– Он страдает, – ответил я, потрясенный.
– Внимание! Мислик пробуждается!
Да, мислик задвигался. Как в прошлый раз, он медленно полз прямо на меня. Я опять включил усилитель. Но теперь вместо страдания навстречу мне струился поток ненависти, холодной, дьявольской, всепоглощающей ненависти! Мислик был уже близко. Я схватился за тепловой пистолет. Он замер, и поток ненависти стал еще яростнее: я ощущал его почти физически, как леденящую вязкую струю. Тогда в свою очередь я начал передавать.
“Металлический мой собрат! – думал я. – Я не желаю тебе зла. Зачем вы и иссы уничтожаете друг друга? Почему уничтожение должно быть законом Вселенной? Почему один род должен истреблять другой род, почему господство одних несет смерть другим? У меня нет к тебе ненависти, странное существо. Видишь? Я прячу оружие в кобуру!”
Вряд ли он меня понял. Но по мере того как я передавал, ненависть его уменьшалась, отходила на задний план, уступая место удивлению, но не угасала. Мислик не шевелился.
Вспомнив утверждения философов о том, что законы математики должны быть едины для всей Вселенной, – кстати, иссы, насколько мне помнится, говорят то же самое, – я начал думать о квадратах, прямоугольниках, треугольниках, кругах. Сначала я ощутил еще более сильную волну удивления, затем на меня хлынул поток образов: мислик отвечал! Увы, вскоре я убедился, что между нами нет и не может быть ничего общего, что никакое взаимопонимание невозможно. Образы были расплывчаты, как ускользающие сны. Порой мне казалось, что я улавливаю странные фигуры иного мира, где существует более трех измерений, или мира совсем не понятных для нас измерений. Но едва я начинал их осмысливать, как они исчезали, оставалось только горькое сожаление о том, что я не в силах преодолеть незримую преграду, отделяющую меня от этих построений, совершенно чуждых нашему разуму. Я сделал последнюю попытку и начал думать о числах. Результат был тот же. В ответ я уловил нечто абсолютно непередаваемое, непостижимое, разделенное промежутками, когда всякая связь прерывалась. Я попробовал общие образы, но ни один не вызвал ответа, даже образ звезды, сияющей в черном небе. Видимо свет в нашем понимании был ему чужд и недоступен. Тогда я прекратил свои тщетные попытки. Наверное, мислик уловил мою печаль, потому что в ответ опять послал волну отчаяния и ужасающего бессилия, которое полностью заглушило ненависть. Он уполз к дальней стене, так и не испустив своего смертоносного излучения.
Теперь, что бы ни говорили иные философы, я знаю: только страх и печаль одинаковы во всей Вселенной, и, наоборот, дважды два – далеко не всегда четыре. Было что-то трагическое в этой невозможности обменяться самыми простыми мыслями, в то время как самые сложные чувства сразу становились понятными.
Я поднялся в лабораторию и сообщил о своих мизерных успехах. Иссов это особенно не огорчило. Для них мислик – порождение Ночи, существо ненавистное, исконный враг, и весь опыт интересовал их с чисто научной точки зрения. Другое дело я: до сих пор жалею, что не смог не то чтобы понять, но хотя бы отдаленно уловить, для чего и чем живут эти странные создания.
Мы покинули остров уже в сумерках. Два спутника сияли в небе, усыпанном звездами: Арци, такой же золотистый, как наша Луна, и Ари, мрачного красноватого цвета, который всегда напоминал мне о зловещих знамениях. При свете лун и звезд мы опустились на большую нижнюю террасу у подножия Лестницы человечеств. На другом краю террасы смутно вырисовывалась огромная вытянутая масса звездолета синзунов, чуть мерцающего во мраке. К моему большому огорчению, мне не позволили пройти в зал совета. Пришлось нам с Сззаном отправиться в Дом чужестранцев, нечто вроде гостиницы, расположенной в одной из рощ на нижней террасе.
Мы поужинали вместе и вышли погулять перед сном. Вскоре мы оказались неподалеку от звездолета, но здесь, на повороте аллеи, нас остановила небольшая группа иссов.
– Дальше ходить нельзя, – сказал один из них. – Синзуны охраняют свой аппарат и никого не подпускают без особого разрешения. Но кто это с тобой, Сззан?
– Обитатель планеты Тсемля звезды Солнце Восемнадцатой галактики. Он у нас один. Он прилетел с Аассом и Суиликом. У него красная кровь, и мислики ему не страшны.
– Постой! Неужели это сын Света из Древнего пророчества? Говорят, у синзунов тоже красная кровь, но они еще не встречались с мисликами!
– Землянин сегодня еще раз спускался в пещеру на острове Санссин и, как видишь, цел и невредим.
– Позволь мне взглянуть на тебя! – обратился ко мне тот же исс.
Мягкий свет фонарика на его легком шлеме осветил нас. Я заметил у него на поясе два небольших излучателя. Видимо, охрана звездолета была делом нешуточным! Кстати, первый раз я увидел на Элле нечто напоминающее вооруженные силы.
– Ты похож на синзунов, – проговорил исс. – Я видел троих, когда они высаживались сегодня после полудня. Но ты выше, массивнее и у тебя пять пальцев на руках. Ах, как бы мне хотелось поскорее попасть на ксилл в экспедицию! Я ведь еще учусь.
Я вспомнил, что на Элле каждый имел две профессии, как Суилик, который был командиром ксилла и одновременно физиком.
Долгий переливчатый крик нарушил тишину звездной ночи.
– Часовой синзунов, – пояснил исс. – Так они перекликаются каждые полбазика. Но, простите, я должен попросить вас вернуться.
Делать нечего, мы вернулись в Дом чужестранцев. Он представлял собой множество маленьких коттеджей, разбросанных по всей роще; здесь останавливались те, кто был вызван на совет и жил слишком далеко, чтобы каждый день возвращаться к себе. Рядом с моей комнатой, помимо ванной, оказалась небольшая библиотека, но я чересчур устал и не мог читать. Возбужденный событиями этого необычного дня, самого необычного из всех, проведенных мною на Элле, я вынужден был снова прибегнуть к помощи “того, кто дает сон”.
