Инна лежала неподвижно и смотрела в потолок. Вообще-то это был не совсем потолок, его-то она как раз и не видела — просто кусок чего-то синего, слегка подсвеченного. Не голубого неба, нет — она отдала бы всё что угодно, только бы синее стало голубым и на нём появились хотя бы редкие белые облачка… Но нет — чудес, к сожалению, не бывает. Это она уже поняла. Их не бывает даже здесь. А может, в особенности здесь.
Использовал по назначению — да и шлёпнул, чтобы не мучилась, вспомнила Инна. Кажется, насильник решил пощадить её и ограничился только первым пунктом. Впрочем, пощадить ли?..
Она не дала этой мысли оформиться. Попробовала пошевелиться; тело слушалось плохо, но всё же слушалось. Приподнялась, опираясь на правую руку — левую лишь с великим трудом удавалось удержать на весу. Взглянула перед собой: всё та же пыль, те же брошенные вещи… вот и я теперь, подумала, — такая же брошенная вещь. Смотреть на себя не хотелось. Инна кое-как привстала — ноги держали плохо, все предметы начали исполнять перед ней какой-то бешеный танец. Она откашлялась и сплюнула — в слюне чувствовался солёный привкус крови. Помотала головой, встряхнулась; картинка как будто становилась более устойчивой. Вот, так оно лучше…
Взгляд натолкнулся на пианино. Чёрное и безмолвное, крышка до сих пор открыта. Что-то непонятное и жуткое было в нём, что-то потустороннее, какая-то неподвластная ей и вообще человеку страшная сила… Это оно во всём виновато! — подумалось неожиданно. Это оно, оно какое-то неправильное, и музыку я на нём играла неправильную, ненормальную, нечеловеческую… Ну, всё, держись! Сейчас-сейчас! Инна сделала несколько шагов к куче в углу. Ноги были как ватные; она согнулась, уселась на пол и принялась перебирать вещи. Тюки с одеждой, деревяшки, банки разные — всё не то. Не то, не то! Под руку вдруг попалась бумажка, Инна взяла её, перевернула другой стороной… Это оказалась фотография девочки лет десяти — жизнерадостное улыбающееся создание, белые зубки и розовые щёчки, тёмные волосы заплетены в косичку… Никакой подписи не было. Она рассматривала фото несколько секунд, потом отбросила: нет, не то, опять не то…
Тут ей подвернулась кочерга. Инна ухмыльнулась зловеще: вот теперь то, что надо! Привстала, подняла кочергу — та казалась необыкновенно тяжёлой. Ничего, сил должно хватить. Снова подошла к пианино. Длинный ряд клавиш напоминал открытый рот с огромным количеством зубов. Ну да: белые — это зубы, а чёрные — это страшный кариес… Что, зубки, хотите меня скушать? А фиг вам, не получится! Со всей силой, какая только была, Инна обрушила кочергу на клавиши. Те породили неимоверно фальшивый аккорд, долго-долго звучавший в тишине чердака. А, что, не ожидали? Так вот вам ещё! Она снова подняла орудие — и снова ударила. Потом опустила углом книзу и повела по клавиатуре, с силой прижимая, выдавливая из неё жуткую какофоническую гамму. Кое-где на месте «зубов» уже зияли пустоты — кочерга цеплялась за них и выворачивала соседние клавиши… Вот вам, вот вам за всё, получите, гадкие, ненавистные! Она поднимала железный прут — и опять опускала его, ещё раз, и ещё; инструмент страшно кричал от причиняемой ему боли, порождая симфонию, которую впору слушать разве что грешникам в последнем круге ада. Он орал, он стенал, поруганный, замученный тем же человеком, который ещё недавно извлекал из него божественные звуки, он недоуменно вопрошал — за что? — но Инна не слышала вопроса, она продолжала крушить, покуда могла: вот тебе! Так тебе, получай! и ещё, и ещё!..
Наконец силы оставили её. Она уронила кочергу — едва не сама себе на ноги, — села, склонила голову… Вдруг поняла, что плачет — не хныкает, нет, слёзы текли рекой. Плакала не от усталости, не от физической боли — сама не смогла бы объяснить, от чего. Перед глазами стояла только что виденная фотография. Девочка здорово походила на неё саму особенно если вспомнить, какой она была в десять лет…
Эх, ты, Инка-Паутинка, несчастная юная Инночка! До чего ж ты докатилась, боже, до чего ты докатилась? Слёзы постепенно останавливались, и тут она поняла, что до сих пор не одета. Бегло оглядела себя: кровь на руках… кровь на груди… и на лице, конечно, тоже. Вспомнила: где-то здесь должна быть сумочка с зеркальцем. Пошарила глазами: пояс оказался в противоположном углу чердака. Как он аж туда залетел? Не экзистенционально. Подобрала чёрную сумочку, заглянула… Зеркальце оказалось разбито — кусок размером с одну треть вылетел из него и раздробился на множество осколков. Разбитое зеркало — к несчастью, вспомнила Инна и вдруг рассмеялась дико; почти тут же замолкла, испугавшись собственного голоса. Взглянула на своё отражение: господи-господи… Девица-красавица, на кого ты теперь похожа? Губа справа была разорвана, под носом тоже запеклась кровь. Глаза стали красными, воспалёнными, странно расширились и глядели на мир безумно. О, нет… Она хотела спрятать зеркало обратно; тут же передумала и отшвырнула его прочь.
Инна натянула джинсы — прямо на голое тело. Нашла свою любимую маечку, развернула… а, не важно, лишь бы было чем прикрыться. Минуту тёрла её между ладонями, потом ещё раз оглядела: ничего, сойдёт. Оделась, подобрала сумочку… заметила: чёрный пистолет так и остался в ладони Славика. Насильник не взял его — а может, вообще не заметил… Она схватилась за дуло, потянула на себя: отдай! Пальцы застыли в том положении, в каком были на момент смерти, и не хотели отпускать оружие.
— Отдай! — закричала Инна умоляюще. — Он тебе не нужен, пожалуйста, отдай!..
Она одной рукой трясла ладонь, другой тянула на себя — нет, не получается. Ничего у неё не получается, она и правда ни на что не способна, кроме как наигрывать свою дурацкую бесполезную музыку… Ну ничего, ничего! Инна повернула руку мертвеца, прижала к полу, одновременно пытаясь разогнуть пальцы. Ну почему ты так его держишь, почему, он ведь тебе уже не нужен! Опять подступали слёзы, из носа тоже текло. Наконец ей это удалось — пистолет выскочил из чуть разжатой ладони, Инна едва не опрокинулась. Тут же встала, сунула оружие за пояс, в последний раз взглянула на Славика. Прости, пожалуйста! Мне нет прощения, я знаю, но всё же… Махнула рукой и быстро пошла к люку вниз.
Оставив домик, Инна двинулась в сторону, противоположную той, откуда пришла. По крайней мере, так она думала. Шла не спеша — быстрее и не смогла бы: окружающий пейзаж время от времени начинал скакать у неё перед глазами, как в сумасшедшем аттракционе — тогда приходилось совсем замедляться, почти останавливаться. Шла, не особенно обращая внимание на обстановку вокруг. Только краем глаза фиксировала: слева зелёный барак… справа красный… а вот ещё домик, похожий на тот обойду стороной…
