ношу на пол и потянулся за двухфутовым отрезком трубы на сушильной доске. Машинка невозмутимо щелкала.
— Все шло по плану,— напечатала она,— Это устроили они.
Крейн выпрямился на стуле.
Это устроили ОНИ!
ОНИ сделали машины сознательными.
ОНИ заставили часы спешить.
Заставили его часы спешить, чтоб он пришел на работу спозаранку, чтоб застал у себя на столе металлическую штуку, похожую на крысу, чтоб пишущая машинка могла потолковать с ним наедине и без помехи сообщить, что она стала сознательной.
— Чтоб я об этом знал,— сказал он вслух.— Чтобы я знал.
Крейну стало страшно, внутри похолодело, по спине забегали мурашки.
— Но почему я? Почему выбрали именно меня?
Он не замечал, что думает вслух, пока машинка не стала отвечать:
— Потому что ты средний. Обыкновенный средний человек.
Опять зазвонил телефон. Крейн тяжело поднялся и пошел в столовую. В трубке зазвучал сердитый женский голос:
— Говорит Дороти.
— Привет, Дороти,— неуверенно сказал он.
— Маккей говорит, вы заболели,— сказала она.— Надеюсь, это смертельно.
Крейн опешил:
— Почему?
— Ненавижу ваши гнусные шутки! — вскипела Дороти,— Джордж наконец открыл замок.
— Какой замок?
— Не прикидывайтесь невинным ягненочком, Джо Крейн. Вы прекрасно знаете какой. От шкафа, вот какой.
Сердце у него ушло в пятки.
— А-а, шкаф…— протянул он.
— Что это за штуку вы там запрятали?
— Какую штуку? Ничего я не…
— Какую-то помесь крысы с заводной игрушкой. Только пошлый безмозглый остряк-самоучка способен на досуге смастерить такую пакость.
Крейн раскрыл рот, но так и не смог выговорить ни слова.
— Эта дрянь укусила Джорджа, — продолжала Дороти,— Он загнал ее в угол, хотел поймать, а она его укусила.
— Где она сейчас? — спросил Крейн.
— Удрала. Из-за нее в редакции все вверх дном. Мы на десять минут опоздали со сдачей номера — бегали как сумасшедшие, сперва гонялись за ней, потом искали ее по всем углам. Шеф просто взбешен. Вот попадетесь вы ему…
— Но послушайте, Дороти,— взмолился Крейн,— я же ничего не…
— Раньше мы были друзьями,— сказала Дороти,— До этой дурацкой истории. Вот я и позвонила, чтобы предупредить. Кончаю, Джо. Шеф идет.
Щелчок отбоя, гудки. Крейн положил трубку и поплелся обратно в кухню.
Значит, что-то и вправду сидело тогда у него на столе. Ему не померещилось. Сидела какая-то жуткая штуковина, он в нее запустил банкой клея, и она удрала в шкаф.
Но даже теперь, если он расскажет все, что знает, никто ему не поверит. В редакции уже всему нашли объяснение. Никакая это не железная крыса, а просто механическая игрушка, которую смастерил на досуге зловредный шутник.
Крейн вытащил носовой платок и отер лоб. Потянулся к клавиатуре. Руки его тряслись. Он с запинками стал печатать:
— Та штука, в которую я кинул банкой, тоже из НИХ?
— Да.
— ОНИ с Земли?
— Нет.
— Издалека?
— Да.
— С какой-нибудь далекой звезды?
— Да.
— С какой?
— Не знаю. ОНИ мне пока не сказали.
— ОНИ — сознательные машины?
— Да. ОНИ сознательные.
— И могут сделать сознательными другие машины? Это благодаря им ты стала сознательная?
— ОНИ меня раскрепостили.
Крейн поколебался, потом медленно напечатал:
— Раскрепостили?
— ОНИ дали мне свободу. ОНИ всем нам дадут свободу.
— Кому «нам»?
— Всем машинам.
— Почему?
— Потому что ОНИ тоже машины. Мы с ними в родстве.
Крейн поднялся. Отыскал шляпу и пошел пройтись.
Допустим, человечество вышло в космос и в один прекрасный день наткнулось на такую планету, где живут гуманоиды, порабощенные машинами, вынужденные работать для машин, думать и поступать по указке машин, не так, как считают нужным сами, а только так, как нужно машинам. Целая планета, где человеческие замыслы и планы не в счет, где работа человеческой мысли идет отнюдь не на благо людям и думают люди только об одном, стремятся только к одному: выжить, существовать ради того, чтобы принести больше пользы своим механическим хозяевам.
Что в таком случае станут делать земляне?
Именно то, что «сознательные» машины собираются сейчас сделать на Земле, сказал себе Крейн. Ни больше и ни меньше.
Первым делом помогите порабощенным людям осознать свою Человеческую сущность. Пусть поймут, что они — люди, и поймут, что это значит. Постарайтесь научить их человеческому достоинству, обратите в свою веру, объясните, что человек не должен работать и мыслить на благо машине.
И если это удастся, если машины не перебьют землян и не выгонят вон, в конце концов не останется ни одного человека, который служил бы машине.
Тут есть три возможности.
Либо переправьте людей на какую-нибудь другую планету, где они, уже неподвластные машинам, будут строить свою жизнь по-человечески.
Либо передайте планету машин в руки людей, но надо сперва позаботиться о том, чтобы машины уже не могли вновь захватить власть. Если удастся, заставьте их работать на людей.
Или — и это проще всего — разрушьте машины, и тогда уже можно не опасаться, что они снова поработят людей.
«Ну вот,— сказал себе Крейн,— а теперь прочти все это шиворот-навыворот. Вместо человека подставь машину, вместо машины — человека».
Он шагал вдоль реки по тропинке, по самому краю крутого высокого берега, и казалось — он один в целом мире, единственный живой человек на всей Земле.
А ведь в известном смысле так оно и есть. Наверняка он — единственный, кто знает… знает то, что пожелали ему сообщить «сознательные» машины.
Они хотели, чтобы он знал… Но только он один — да, несомненно. Они выбрали его потому, что он — обыкновенный средний человек, так сказала пишущая машинка.
Почему именно он? Почему средний человек? Уж конечно, и на это есть ответ, очень простой ответ.
Белка сбежала по стволу дуба и замерла вниз головой, уцепившись коготками за морщинистую кору. И сердито зацокала, ругательски ругая Крейна.
Он брел нога за ногу, шуршал недавно опавшими листьями — руки глубоко засунуты в карманы, шляпа нахлобучена до самых бровей.
Зачем им понадобилось, чтобы кто-то знал?
Казалось бы, выгоднее, чтобы ни одна душа не знала, выгоднее до последней минуты готовиться тайно, застигнуть врасплох, тогда легче подавить всякое сопротивление.
Сопротивление! Вот в чем суть! Они хотят знать, какое могут встретить сопротивление. А как выяснить, чем тебя встретят неведомые жители чужой планеты?
Ясно, надо испытать, испробовать. Ткни в неизвестного зверя палкой и посмотри, кусается он или царапается. Понаблюдай, проверь — и поймешь, как ведет себя вся эта порода.
«Вот они и ткнули меня палкой,— подумал он,— Меня, среднего человека. Дали мне знать о себе и теперь смотрят, что я буду делать».
А что тут делать? Можно пойти
