Губы Монтэга шевельнулись:
— Давайте поговорим.
Женщины вздрогнули и уставились на него.
— Как ваши дети, миссис Фелпс? — спросил Монтэг.
— Вы прекрасно знаете, что у меня нет детей! Да и кто в наше время, будучи в здравом уме, захочет иметь детей? — воскликнула миссис Фелпс, не понимая, почему так раздражает ее этот человек.
— Нет, тут я с вами не согласна, — промолвила миссис Бауэлс — У меня двое. Мне, разумеется, оба раза делали кесарево сечение. Не терпеть же мне родовые муки из-за какого-то там ребенка. Но, с другой стороны, люди должны размножаться. Мы обязаны продолжать человеческий род. Кроме того, дети иногда бывают похожи на родителей, а это очень забавно. Ну что ж, два кесаревых сечения — и проблема решена. Да, сэр. Мой врач говорил: кесарево не обязательно, вы нормально сложены, можете рожать, но я настояла.
— И все-таки дети — это ужасная обуза. Вы просто сумасшедшая, что вздумали их заводить! — воскликнула миссис Фелпс.
— Да нет, не так уж плохо. Девять дней из десяти они проводят в школе. Мне с ними приходится бывать только три дня в месяц, когда они дома. Но и это ничего. Я их загоняю в гостиную, включаю стены и все. Как при стирке белья. Вы закладываете белье в машину и захлопываете крышку. — Миссис Бауэлс хихикнула. — А нежностей у нас никаких не полагается. Им и в голову не приходит меня поцеловать. Скорее уж дадут пинка. Слава богу, я еще могу ответить им тем же.
Женщины громко расхохотались.
Милдред с минуту сидела молча, но, видя, что Монтэг не уходит, захлопала в ладоши и воскликнула:
— Давайте доставим удовольствие Гаю и поговорим о политике!
— Ну что ж, прекрасно, — сказала миссис Бауэлс — На прошлых выборах я голосовала, как и все. Конечно, за Нобля. Я нахожу, что он один из самых приятных мужчин, когда-либо избиравшихся в президенты.
— О да. А помните того, другого, которого выставили против Нобля?
— Да уж хорош был, нечего сказать! Маленький, невзрачный, и выбрит кое-как, и причесан плохо.
— И что это оппозиции пришло в голову выставить его кандидатуру? Разве можно выставлять такого коротышку против человека высокого роста? Вдобавок он мямлил. Я почти ничего не расслышала из того, что он говорил. А что расслышала, того не поняла.
— Кроме того, он толстяк и даже не старался скрыть это одеждой. Чему же удивляться! Конечно, большинство голосовало за Уинстона Нобля. Даже их имена сыграли тут роль. Сравните: Уинстон Нобль и Хьюберт Хауг — и ответ вам сразу станет ясен.
— Черт! — воскликнул Монтэг. — Да ведь вы же ничего о них не знаете — ни о том ни о другом!
— Ну как же не знаем? Мы их видели на стенах вот этой самой гостиной! Всего полгода назад. Один все время ковырял в носу. Ужас что такое! Смотреть было противно.
— И по-вашему, мистер Монтэг, мы должны были голосовать за такого человека? — воскликнула миссис Фелпс.
Милдред засияла улыбкой:
— Гай, пожалуйста, не зли нас! Отойди от двери!
Но Монтэг уже исчез; через минуту он вернулся с книгой в руках.
— Гай!
— К черту все! К черту! К черту!
— Что это? Неужели книга? А мне казалось, что специальное обучение все теперь проводится с помощью кинофильмов. — Миссис Фелпс удивленно заморгала глазами. — Вы изучаете теорию пожарного дела?
— Какая там к черту теория! — ответил Монтэг. — Это стихи.
— Монтэг! — прозвучал у него в ушах предостерегающий шепот Фабера.
— Оставьте меня в покое!
Монтэг чувствовал, что его словно затягивает в какой-то стремительный, гудящий и звенящий водоворот.
— Монтэг, держите себя в руках! Не смейте…
— Вы слышали их? Слышали, что эти чудовища лопотали тут о других таких же чудовищах? Господи! Что только они говорят о людях! О собственных детях, о самих себе, о своих мужьях, о войне!.. Будь они прокляты! Я слушал и не верил своим ушам.
— Позвольте! Я ни слова не сказала о войне! — воскликнула миссис Фелпс.
— Стихи! Терпеть не могу стихов! — сказала миссис Бауэлс.
— А вы их когда-нибудь слышали?
— Монтэг! — Голос Фабера ввинчивался Монтэгу в ухо. — Вы все погубите. Сумасшедший! Замолчите!
Женщины вскочили.
— Сядьте! — крикнул Монтэг.
Они послушно сели.
— Я ухожу домой, — дрожащим голосом промолвила миссис Бауэлс.
— Монтэг, Монтэг, прошу вас, ради бога! Что вы затеяли? — умолял Фабер.
— Да вы почитали бы нам какой-нибудь стишок из вашей книжки. — Миссис Фелпс кивнула. — Будет очень интересно.
— Но это запрещено! — жалобно возопила миссис Бауэлс — Этого нельзя!
— Но посмотрите на мистера Монтэга! Ему очень хочется почитать, я же вижу. И если мы минутку посидим смирно и послушаем, мистер Монтэг будет доволен и тогда мы сможем заняться чем-нибудь другим. — Миссис Фелпс нервно покосилась на пустые стены.
— Монтэг, если вы это сделаете, я выключусь, я вас брошу! — пронзительно звенела в ухе мошка. — Что это вам даст? Чего вы достигнете?
— Напугаю их до смерти, вот что! Так напугаю, что света белого не взвидят!
Милдред оглянулась:
— Да с кем ты разговариваешь, Гай?
Серебряная игла вонзилась ему в мозг.
— Монтэг, слушайте, есть только один выход! Обратите все в шутку, смейтесь, сделайте вид, что вам весело! А затем сожгите книгу в печке.
Но Милдред его опередила. Предчувствуя беду, она уже объясняла дрожащим голосом:
— Дорогие дамы, раз в год каждому пожарному разрешается принести домой книгу, чтобы показать своей семье, как в прежнее время все было глупо и нелепо, как книги лишали людей спокойствия и сводили их с ума. Вот Гай и решил сделать вам сегодня такой сюрприз. Он прочтет нам что-нибудь, чтобы мы сами увидели, какой это все вздор, и больше уж никогда не ломали наши бедные головки над этой дребеденью. Ведь так, дорогой?
Монтэг судорожно смял книгу в руках.
— Скажите «да», Монтэг, — приказал Фабер.
Губы Монтэга послушно выполнили приказ Фабера:
— Да.
Милдред со смехом вырвала книгу.
— Вот, прочти это стихотворение. Нет, лучше это, смешное, ты уже читал его сегодня вслух. Милочки мои, вы ничего не поймете — ничего! Это просто набор слов — ту-ту-ту. Гай, дорогой, читай вот эту страницу!
Он взглянул на раскрытую страницу. В ухе зазвенела мошка:
— Читайте, Монтэг.
— Как называется стихотворение, милый?
— «Берег Дувра».
Язык Монтэга прилип к гортани.
— Ну читай же — погромче и не торопись.
В комнате нечем было дышать. Монтэга бросало то в жар, то в холод. Гостиная казалась пустыней — три стула на середине и он, нетвердо стоящий на ногах, ждущий, когда миссис Фелпс перестанет оправлять платье, а миссис Бауэлс оторвет руки от прически. Он начал читать, сначала тихо, запинаясь, потом, с каждой прочитанной строчкой, все увереннее и громче. Голос его проносился над пустыней, ударялся в белую пустоту, звенел в раскаленном воздухе над головами сидящих женщин:
