Губы Монтэга шевельнулись:
– Давайте поговорим.
Женщины вздрогнули и уставились на него.
– Как ваши дети, миссис Фелпс? – спросил Монтэг.
– Вы прекрасно знаете, что у меня нет детей! Да и кто в наше время, будучи в здравом уме, захочет иметь детей? – воскликнула миссис Фелпс, не понимая, почему так раздражает ее этот человек.
– Нет, тут я с вами не согласна, – промолвила миссис Бауэлс. – У меня двое. Мне, разумеется, оба раза делали кесарево сечение. Не терпеть же мне родовые муки из-за какого-то там ребенка? Но, с другой стороны, люди должны размножаться. Мы обязаны продолжать человеческий род. Кроме того, дети иногда бывают похожи на родителей, а это очень забавно. Ну, что ж, два кесаревых сечения – и проблема решена. Да, сэр. Мой врач говорил – кесарево не обязательно, вы нормально сложены, можете рожать, но я настояла.
– И все-таки дети – это ужасная обуза. Вы проста сумасшедшая, что вздумали их заводить! – воскликнула миссис Фелпс.
– Да нет, не так уж плохо. Девять дней из десяти они проводят в школе. Мне с ними приходится бывать только три дня в месяц, когда они дома. Но и это ничего. Я их загоняю в гостиную, включаю стены – и все. Как при стирке белья. Вы закладываете белье в машину и захлопываете крышку. – Миссис Бауэлс хихикнула. – А нежностей у нас никаких не полагается. Им и в голову не приходит меня поцеловать. Скорее уж дадут пинка. Слава богу, я еще могу ответить им тем же.
Женщины громко расхохотались.
Милдред с минуту сидела молча, но видя, что Монтэг не уходит, захлопала в ладоши и воскликнула:
– Давайте доставим удовольствие Гаю и поговорим о политике.
– Ну что ж, прекрасно, – сказала миссис Бауэлс. – На прошлых выборах я голосовала, как и все. Конечно, за Нобля. Я нахожу, что он один из самых приятных мужчин, когда-либо избиравшихся в президенты.
– О да. А помните того, другого, которого выставили против Нобля?
– Да уж хорош был, нечего сказать! Маленький, невзрачный, и выбрит кое-как, и причесан плохо.
– И что это оппозиции пришло в голову выставить его кандидатуру? Разве можно выставлять такого коротышку против человека высокого роста? Вдобавок он мямлил. Я почти ничего не расслышала из того, что он говорил. А что расслышала, того не поняла.
– Кроме того, он толстяк и даже не старался скрыть это одеждой. Чему же удивляться! Конечно, большинство голосовало за Уинстона Нобля. Даже их имена сыграли тут роль. Сравните: Уинстон Нобль и Хьюберт Хауг – и ответ вам сразу станет ясен.
– Черт! – воскликнул Монтэг. – Да ведь вы же ничего о них не знаете – ни о том, ни о другом!
– Ну как же не знаем. Мы их видели на стенах вот этой самой гостиной! Всего полгода назад. Один все время ковырял в носу. Ужас что такое! Смотреть было противно.
– И по-вашему, мистер Монтэг, мы должны были голосовать за такого человека? – воскликнула миссис Фелпс.
Милдред засияла улыбкой:
– Гай, пожалуйста, не зли нас! Отойди от двери! Но Монтэг уже исчез, через минуту он вернулся с книгой в руках. – Гай!
– К черту все! К черту! К черту!
– Что это? Неужели книга? А мне казалось, что специальное обучение все теперь проводится с помощью кинофильмов. – Миссис Фелпс удивленно заморгала глазами. – Вы изучаете теорию пожарного дела?
– Какая там к черту теория! – ответил Монтэг. – Это стихи.
– Монтэг! – прозвучал у него в ушах предостерегающий шепот Фабера.
– Оставьте меня в покое! – Монтэг чувствовал, что его словно затягивает в какой-то стремительный гудящий и звенящий водоворот.
– Монтэг, держите себя в руках! Не смейте…
– Вы слышали их? Слышали, что эти чудовища лопотали тут о других таких же чудовищах? Господи! Что только они говорят о людях! О собственных детях, о самих себе, о своих мужьях, о войне!.. Будь они прокляты! Я слушал и не верил своим ушам.
– Позвольте! Я ни слова не сказала о войне! – воскликнула миссис Фелпс.
– Стихи! Терпеть не могу стихов, – сказала миссис Бауэлс.
– А вы их когда-нибудь слышали?
– Монтэг! – голос Фабера ввинчивался Монтэгу в ухо. – Вы все погубите. Сумасшедший! Замолчите!
Женщины вскочили.
– Сядьте! – крикнул Монтэг. Они послушно сели.
– Я ухожу домой, – дрожащим голосом промолвила миссис Бауэлс.
– Монтэг, Монтэг, прошу вас, ради бога! Что вы затеяли? – умолял Фабер.
– Да вы почитали бы нам какой-нибудь стишок из вашей книжки, – миссис Фелпс кивнула головой. – Будет очень интересно.
– Но это запрещено, – жалобно возопила миссис Бауэлс. – Этого нельзя!
– Но посмотрите на мистера Монтэга! Ему очень хочется почитать, я же вижу. И, если мы минутку посидим смирно и послушаем, мистер Монтэг будет доволен, и тогда мы сможем заняться чем-нибудь другим. – Миссис Фелпс нервно покосилась на пустые стены.
– Монтэг, если вы это сделаете, я выключусь, я вас брошу, – пронзительно звенела в ухе мошка. – Что это вам даст? Чего вы достигнете?
– Напугаю их до смерти, вот что! Так напугаю, что света не взвидят!
Милдред оглянулась:
– Да с кем ты разговариваешь, Гай?
Серебряная игла вонзилась ему в мозг.
– Монтэг, слушайте, есть только один выход! Обратите все в шутку, смейтесь, сделайте вид, что вам весело! А затем сожгите книгу в печке.
Но Милдред его опередила. Предчувствуя беду, она уже объясняла дрожащим голосом:
– Дорогие дамы, раз в год каждому пожарному разрешается принести домой книгу, чтобы показать своей семье, как в прежнее время все было глупо и нелепо, как книги лишали людей спокойствия и сводили их с ума. Вот Гай и решил сделать вам сегодня такой сюрприз. Он прочтет нам что-нибудь, чтобы мы сами увидели, какой это все вздор, и больше уж никогда не ломали наши бедные головки над этой дребеденью. Ведь так, дорогой?
Монтэг судорожно смял книгу в руках.
– Скажите да, Монтэг, – приказал Фабер.
Губы Монтэга послушно выполнили приказ Фабера:
– Да.
Милдред со смехом вырвала книгу.
– Вот, прочти это стихотворение. Нет, лучше это, смешное, ты уже читал его сегодня вслух. Милочки мои, вы ничего не поймете – ничего! Это просто набор слов – ту-ту-ту. Гай, дорогой, читай вот эту страницу!
Он взглянул на раскрытую страницу. В ухе зазвенела мошка:
– Читайте, Монтэг.
– Как называется стихотворение, милый?
– «Берег Дувра».
Язык Монтэга прилип к гортани.
– Ну читай же – погромче и не торопись. В комнате нечем было дышать. Монтэга бросало то в жар, то в холод. Гостиная казалась пустыней – три стула на середине и он, нетвердо стоящий на ногах, ждущий, когда миссис Фелпс перестанет оправлять платье, а миссис Бауэлс оторвет руки от прически. Он начал читать, сначала тихо, запинаясь, потом с каждой прочитанной строчкой все увереннее и громче. Голос его проносился над пустыней, ударялся в белую пустоту, звенел в раскаленном воздухе над головами сидящих женщин:
