Было уже около полуночи, когда мы кончили добавлять к списку необходимого свои личные пожелания. В результате получилось нечто вроде каталога универсального магазина. Но даже если это занятие послужило лишь для того, чтобы отвлечь на время наши мысли от самих себя, оно стоило затраченного времени.
Джозелла зевнула и поднялась.
— Спать хочется, — сказала она. — И меня ждут шелковые простыни этого ложа любви.
Казалось, она плыла над толстым ковром. Положив ладонь на дверную ручку, она остановилась и с важным видом оглядела себя в большом зеркале.
— Было очень славно, — сказала она и послала своему отражению воздушный поцелуй.
— Спокойной ночи, сладкое суетное видение, — пробормотал я.
Она обернулась с легкой улыбкой и затем исчезла за дверью, как облако тумана.
Я плеснул в бокал последнюю каплю бренди, согрел в ладонях и выпил.
«Никогда, никогда в жизни ты не увидишь больше такого зрелища, — сказал я себе. — Sic transit…»[3]
И, не дожидаясь, пока тяжкое отчаяние овладеет мной, я отправился в свою скромную постель.
Я уже покоился в блаженном полузабытье, когда раздался стук в дверь.
— Билл, — позвал голос Джозеллы. — Скорее идите сюда. Свет!
— Какой свет? — осведомился я, выбираясь из постели.
— В городе. Идите посмотрите.
Она стояла в коридоре, закутавшись в халат, который мог принадлежать только владелице той замечательной спальни.
— Боже милосердный! — нервно проговорил я.
— Не валяйте дурака, — раздраженно сказала она. — Идите и посмотрите на этот свет.
Свет действительно был. Выглянув из окна на северо-восток, я увидел яркий неподвижный луч, скорее всего, прожекторный, направленный прямо в зенит.
— Это означает, должно быть, что там кто-то зрячий, — сказала она.
— Должно быть, — согласился я.
Я попробовал определить, где находится прожектор, но не смог из-за темноты. Не слишком далеко, я был уверен, и основание луча как бы висело в воздухе — это, вероятно, означало, что прожектор установлен на высоком здании. Я заколебался. Мысль попытаться отыскать туда путь по улицам, погруженным в кромешный мрак, представлялась мне далеко не привлекательной. Кроме того, возможно было — весьма мало вероятно, но все-таки возможно, — что это западня. Даже слепой человек, достаточно умный и отчаянный, мог оказаться в состоянии смонтировать такую штуку на ощупь.
— Лучше оставим это до завтра, — решил я.
Я нашел пилку для ногтей и опустился перед окном на корточки так, чтобы мои глаза были на уровне подоконника. Кончиком пилки я старательно провел по краске прямую линию, обозначив точное направление на луч. Затем я вернулся в свою комнату.
Час или больше я лежал, не смыкая глаз. Ночь усилила тишину над городом и прибавила тоски нарушающим ее звукам. Время от времени с улицы поднимался гомон голосов, раздраженных и ломающихся от истерии. Однажды послышался леденящий душу визг, который, казалось, упивался освобождением от оков разума. Неподалеку кто-то тихо рыдал, бесконечно и безнадежно. Дважды я слыхал отчетливый треск одиночных пистолетных выстрелов… И я от всего сердца вознес благодарность случаю, который свел меня с Джозеллой и избавил от одиночества.
Полное одиночество было самым страшным состоянием, какое я мог тогда себе представить. Один был ничем. Содружество означало цель, а цель помогала держать на привязи мрачные ужасы.
Я старался заглушить ночные крики мыслями обо всем, что нужно будет сделать завтра и послезавтра, и еще через день, и во все последующие дни; догадками о том, что может означать прожекторный луч и какое влияние он окажет на нас. Но рыдания продолжались, они не давали забыть о том, что я видел сегодня и что я увижу завтра…
Отворилась дверь, и я сел в постели, охваченный внезапной тревогой. Это была Джозелла с горящей свечой. Глаза у нее были огромные и темные, и она плакала.
— Я не могу заснуть, — сказала она. — Я боюсь… ужасно боюсь. Вы их слышите… всех этих несчастных? Я не вынесу этого…
Она пришла, ища утешения, как ребенок. Не думаю все же, чтобы она нуждалась в утешении больше, чем я сам.
Она заснула раньше меня, положив голову мне на плечо.
Воспоминания о прошедшем дне все еще не давали мне покоя. Но рано или поздно человек засыпает. Последнее, что я вспомнил, был нежный девичий голос, певший балладу Байрона.
Проснувшись, я услыхал, что Джозелла уже возится на кухне. Мои часы показывали около семи. К тому времени, когда я побрился с холодной водой и оделся, по всей квартире уже пахло поджаренным хлебом и кофе. Когда я вышел в кухню, Джозелла держала сковородку над керосинкой. Она была преисполнена самообладания, которое совсем не ассоциировалось с испуганной фигуркой минувшей ночи. И движения ее были весьма деловиты.
— Боюсь, молоко у нас будет консервированное, — сказала она. — Холодильник не работает. Впрочем, все остальное в порядке.
На мгновение мне было трудно поверить, что эта скромно и практично одетая девушка и есть вчерашнее видение с великосветского бала. На ней были темно-синий лыжный костюм, грубые носки с белым верхом и крепкие башмаки. На черном кожаном ремне вместо посредственного ножа, которым я ее вооружил вчера, висел отличный охотничий кинжал.
Не знаю, в какой одежде я ожидал ее увидеть и думал ли я об этом раньше вообще, но ее вид произвел на меня большое впечатление.
— Подходяще, как вы думаете? — спросила она.
— Замечательно, — уверил я ее. Затем я оглядел себя. — Мне бы тоже следовало подумать об этом. Этот джентльменский наряд, — добавил я, — не совсем пригоден в нынешних обстоятельствах.
— Да, вы могли бы одеться получше, — честно согласилась она, взглянув на мой измятый костюм. — Этот свет прошлой ночью, — продолжала она, — был с Университетской башни. Я, во всяком случае, в этом уверена. Больше в том направлении нет ничего заметного. И расстояние тоже подходит.
Я отправился в ее комнату и посмотрел вдоль царапины, которую провел на подоконнике. Она действительно указывала прямо на башню. И я увидел кое-что еще. На башне развевались два флага. Будь там один флаг, это могло оказаться простой случайностью, но два явно означали сигнал: дневной эквивалент прожекторного луча. За завтраком мы решили отложить выполнение нашей программы и прежде всего обследовать башню.
Мы вышли из квартиры примерно через полчаса. Как я и надеялся, наш автофургон, стоявший на середине улицы, избег внимания мародеров. Не откладывая дела в долгий ящик, мы бросили чемоданы, добытые Джозеллой, в кузов рядом с противотриффидным снаряжением и тронулись в путь.
