— Ладно, взлетишь в следующий раз. Пошли погуляем под ручку, заодно покажешь дядям, где тут выход.
— Эй, мужик, не боись, сегодня не ударим. Тебе еще повезло, что к нам попал, — утешил пленного дядя Витя. — Только веди себя примерно, не расстраивай нас.
Труженик решил никого не расстраивать. Через пять минут непрерывных блужданий, в которых запутался даже Освальд, анти-Сусанин вышел к крохотному окошку, явно предназначенному для кошаче-крысиного контингента.
— Стой здесь, задница, — дружелюбно предупредил Освальд и хотел было оглушить труженика. Но дядя Витя подошел к замершему человеку с тыла и возложил на его голову коробку спичек.
— А это мина, милок. Если полчаса станешь тихо мечтать о светлой будущности — тоща полный ажур. Если рыпнешься, то уже не будешь такой умный, — наплел дядя Витя.
Труженик поверил, что может прилипнуть мозгами к потолку, поэтому стал древнеегипетской статуей. Агент и дядя Витя выползли через щель в районе приаэрокосмической свалки.
— Дальше по-пластунски? — осведомился дядя Витя.
— Что-то вы разрезвились, — заметил Освальд. — Продолжайте без меня. Идите в сторону кладбища. Вон видите, труба крематория дымит? Это ваш ориентир. А там по главной аллее до автобусной остановки. Ехать вам лучше, как мне кажется, до парка народных увеселений. Надо добраться до Бормоталовки, это такой холмик, где раньше всякие крикуны горло драли. В том месте стоят заброшенные вагончики строителей. Располагайтесь как дома и особенно не высовывайтесь. Вот вам небольшой заем. Живите скромно, по средствам, приемов не устраивайте.
— Слушаюсь и повинуюсь, — ответственно сказал дядя Витя. — Вот вы мне так помогли. Даже не знаю почему. Поэтому я вам должен всю правду сказать… — и, не дожидаясь согласия слушать «правду», добавил: — Хотите, смейтесь надо мной, но я Горыныч Змей или что-то вроде этого.
— Очень приятно, Серый Волк. Коллеги, значит, — подыграл Освальд. Совсем плохой дядька, подумал он. Голова у него худая. — Только вы никому не рассказывайте, какой вы герой, пусть это будет наша маленькая тайна.
— Ладно, уговорили. Никому про то сказывать не буду. Но боюсь, люди сами прознают. Это не такой уж незаметный героизм. Я там в буфете вдруг почувствовал целым своим организмом — захочу, и самолет, как муху, проглочу. Только не хочу пока что самолет, мне бы пару сарделек. Я ведь ничего специально не портил в буфете. Но когда эти тараканы с сачками возникли — меня они ловить собрались — я сразу раскрутился и распространился. Если большой, много силы взять можно. Я не зевал, одел-обул себя в разную силу. В том большом мире тоже не сладко пришлось. Кляксы-молнии меня атаковали, высушить хотели, и глыбы накатывались, чтоб расплющить. Но дыхнул огнями, и усеялось поле дохлыми костями. Дворец Кощея от злости накренился и пузырями аж покрылся. Есть от чего злиться. Окаменелое его царство я на четверть прошел и на полморды ближе к серебряному небу стал.
— Ага, понял. Обычное дело, — покачал головой агент и достал из кармана таблетки. — Вот попробуйте средство. Оно кощеевы рати рассеивает. А еще лучше — стараться о них не думать. Они сами по себе, вы сами; Нуль контактов. А когда у вас в голове всякая чертовщина вертится, она как бы жизненной силой наливается.
— Да я не думаю, — обиделся дядя Витя, — мне это не очень свойственно. А ваш совет таков. Подставься под кулак и считай, что незабудки на рыле сами собой расцвели.
Дядя Витя сердито сплюнул и, спотыкаясь, пошел на дымок крематория.
Совсем другая жизнь окружила Меланию со всех сторон. А прежняя жизнь растаяла, как пломбир на солнце, не оставив ничего, кроме нескольких потеков. Ночь в зале ожидания аэрокосмопорта, утром в кино — потешить глаз лабудой.
Голова старого ученого, висящая на проводках в шкафу, дает веские советы юной изобретательнице, что ходит в мини на пол-ягодицы. Склепанный изобретательницей робот смертельно ее ревнует к молодому космопланщику, явившемуся с Юпитера (брехня, наши туда боятся летать). Робот подкарауливает его где-то около ракеты, связывает и волокет, чтобы положить под дюзы. Изобретательница откуда-то пронюхивает про это, является к ракете, отвлекает робота разговором о любви. А в то время космопланщик распутывает узлы и толкает наивного робота под реактивную струю. Конец фильма, на заднем плане пятно: все, что осталось от робота. На переднем целующиеся взасос космопланщик и изобретательница. Она изобретает новые и новые поцелуи, ее губы движутся к… и т. д.
А днем приятно поблуждать в зоологическом музее среди обглоданных временем значительных костей праотцов. Под вечер сгонять на Дальние Пруды, смыть прилипшую к коже городскую сутолоку. Вечером на танцы для тех, кому за это и за то. Растрясти мусор в каком-нибудь веселом старичке из бывших ответработников, а потом застращать его до рвоты выходками своих пластиковых дружков. Робики, как правило, начинают познавать танцора, к чему тот, естественно, не готов. Потом можно поноситься среди ночных огней, которые, кажется, дырявят тебя, вынося наружу запечатлевшуюся за годы скуку. Заполночь вернуться в аэропорт, просквозить мимо сладко зевающего Кожаного и его товарищей по банде.
Раньше она была бесполезной для себя и вроде бы очень нужной оболочкам. Теперь она не нужна никому. Хотя добилась этого не совсем в одиночку. На ней плащ-невидимка, делающий ее бесплотной, в нем гнездятся два ее пажа, два змееныша. Но они родом из браслета, в нем начинается и заканчивается ее бесплотность.
В один прекрасный вечер ей не пришлось представлять своих друзей кавалеру, тот сломал одну ногу и вывихнул другую во время исполнения рок-н-ролла. Немало раздосадованная отсутствием кульминации и развязки, она вяло проезжала тихой улочкой в старом городе. Вдруг под шлем проникли похожие на заявки повизгивания. Что-то приклеилось к ней и потянуло легко, но настойчиво. Мелания развернулась и въехала под арку в проходной двор.
Компания юношей, видимо уставших от чинной жизни в оболочках, расцвечивала свой быт специфическим образом. Они окружили особу с пышной голубоватой шевелюрой и полноценно развлекались за ее счет. Кто свинчивал кольца с ее рук, сдергивал ожерелье с шеи, кто задирал ей юбку и шуровал руками, кто поправлял ей прическу с помощью садовых ножниц, кто пытался развеселить особу, делая забавные рожицы высунутым до подбородка языком. Дама уже не пыталась визжать, а только, зажмурившись, слегка скулила. БИ с нее давно сняли, и сейчас она была без оболочек, что устрица, которую выскоблили из раковинки. Мелания, может, и объехала бы стороной неприглядную сцену, где даму явно наказывали за ее беспечность, но тут нарисовалась мораль. Должен же кто-то заступиться и за саму Меланию, когда ее вытряхнут из последнего кокона. Поэтому она решила задержаться. Парни заметили рокера, но не придали значения, в такую пору пытать счастья на улице может только лихач, свой стервяк. Мелания выписала несколько плотных кругов, а потом срезала вираж, и один из развлекающихся был сшиблен с каблуков. Но шутками-прибаутками встретили страдания потерпевшего остальные. На следующем заходе Мелания ухватила особенно веселящегося шпаненка за воротник, протащила немного и отпустила. Тот закувыркался и в конце концов ушибся о стену дома. Тут уже ребятам пришлось разбираться, петрить, что к чему. «Это не Коль, у того шлем со звездой, и не Толяма, тот в черном с перьями. Это не геноссе, а какой-то еврей. Дави его, клопа». Но между словом и делом было расстояние. Узлы роллера слушались Меланию, что свои пальцы. Она давно нашла с ним общий язык. Ребята получили все, кто сапожком по коленной чашечке, кто кулачком по зубам, кто колесом, кто бортом, кто ветровым стеклом. Поврежденные члены страдали, не мстить уже хотелось, а ныть, ныть.
