— О, Самаат и все добрые духи его! — сорвалось с побелевших уст чернокожего.
— Барра? — Хватка северянина, коршуном обрушившегося на поверженного противника, ослабла. Вот так чудо! То-то Гиль обрадуется, пронеслось в голове Мгала. Он подумал о том, что в Бай-Балане они надолго не задержатся и незачем ему портить этому парню славу непобедимого борца, единственное, по-видимому, его достояние…
Пользуясь тем, что по совершенно непонятным причинам хватка северянина ослабла, Вогур вывернулся из-под него, вскочил на ноги и… Северянин застонал так, словно у него переломаны все кости, не делая даже попыток подняться.
— Вогур! Вогур! — ликовала толпа.
— Чистая победа! — завопил помощник Вогура, протирая глаза. Как это он просмотрел последний, пригвоздивший северянина к помосту прием своего несравненного хозяина?
— Зачем ты это сделал? — недовольно спросил Вогур, склоняясь над Мгалом и делая вид, что помогает ему подняться на ноги.
— Мой друг барра будет рад поговорить с тобой. Мы познакомились на пепелище его родной деревни, и он неоднократно выручал меня из беды.
— Поэтому-то ты и решил завершить нашу схватку подобным образом? — В глазах Вогура мелькнуло понимание. — Пройдите в мою палатку, вон ту, за помостом. Угоститесь пока вином. Я скоро подойду.
Под приветственные крики толпы, охотно бросавшей медяки на деревянный поднос помощника Вогура, Мгал добрался до товарищей и, скорчив скорбную мину, сообщил:
— Вы настояли на своем, и в результате мы стали беднее на пять монет. Я чувствовал, что дело этим кончится…
— Молчи, несчастный! — прервал его Бемс и, принимая величественную позу, вполголоса произнес: — Завтра в полдень нас ждет в своем особняке Джадуар — один из богатейших людей этого города. Его слуга только что говорил с нами, и да не видать мне больше Дувиана, если это последнее приглашение, которое мы получаем.
— О чем ты толковал с Вогуром после поединка? — спросила Лив, глядя на Мгала с такой омерзительно изобличающей улыбкой, что он тотчас дал себе зарок с особой этой ни при каких обстоятельствах не связываться.
Излишняя наблюдательность, навыки капитана корабля и умение мастерски работать мечом не могут украсить женщину. А раз уж она обладает всеми этими недостатками, от нее, во избежание всевозможных недоразумений, следует держаться подальше…
— Вогур принадлежит к народу барра, и я подумал, что Гиль охотно перемолвится с ним словечком-другим. Он пригласил нас посетить его палатку. Пойдем?
— Барра? — Что-то в лице Гиля дрогнуло, и Мгалу показалось, что юноша вот-вот заплачет.
— Ах, значит, барра… — протянула Лив, улыбаясь противнее прежнего.
«Жаль, что я не прикончил ее еще в Сагре! — с тоской подумал северянин. — И почему это я всегда должен страдать от своего мягкосердечия?»
Стоявшая перед Мгалом раковина с запеченным в ней моллюском источала возбуждающий аппетит запах. Джамб знал, чем и когда угощать посетителей, и северянин пожалел, что товарищам не доведется попробовать этакой вкуснятины.
После разговора с Вогуром они отправились проведать Рашалайна, слухи о появлении которого с удивительной быстротой распространились по базару. Народа, желавшего увидеть и послушать отшельника, собралось в просторном шатре несравнимо больше, чем у борцовского помоста, и выступление старца стоило того. С помощью миловидной девицы и мальчика-флейтиста он развлекал публику предсказаниями и фокусами, отвечал на вопросы и рассказывал о прошлом и грядущем с мастерством прирожденного оратора. Временами он напоминал Мгалу шамана из племени дголей, а временами — Мен-гера, и потому-то, скорее всего, северянин не стал надолго задерживаться в приютившем его шатре.
С легким сердцем оставив товарищей наслаждаться красноречием Рашалайна, он направился в порт и разыскал там владельцев нескольких рыбачьих баркасов, названия которых упоминали давешним вечером посетители «Счастливого плавания». Потолковав с ними, северянин пришел к самым неутешительным для себя выводам.
Как и предупреждал отшельник, до окончания сезона штормов корабельщики довольствовались ловлей рыбы неподалеку от берега и о сколько-нибудь дальнем плавании не желали и слышать. Понять их было нетрудно — стоящие в гавани утлые суденышки и в лучшие-то свои дни не ходили дальше Нинхуба, а три-четыре больших корабля, принадлежащих богатым бай-баланским унгирам, пережидали неблагоприятное время года в благоустроенных гаванях больших городов на северном побережье Жемчужного моря.
Единственным заслуживающим внимания судном был стоящий на рейде «Кикломор». Но мланго, как известно, никогда не брали чужаков на борт своих кораблей, и Мгал, полюбовавшись имперским красавцем, вновь вернулся к осмотру рыбачьих баркасов. И сколь ни мало он разбирался в кораблях, его скудных познаний все же хватило, чтобы сообразить — ему никогда не отыскать капитана, который согласился бы плыть в Танабаг на таких вот развалюхах. Все они были предназначены для каботажного плавания и давно уже нуждались в серьезном ремонте. Оставались еще, правда, два баркаса, поставленных в доки для починки, но Мгал рассудил, что надобно прежде взглянуть на них — побеседовать с хозяевами он всегда успеет.
Подозревая, что по случаю ярмарки доки будут засупонены, и, пораскинув мозгами, он решил, что есть и другой способ получить необходимые сведения об интересующих его судах. Джамб либо кто-нибудь из его посетителей мог бы толково описать их, однако ни трактирщика, ни рыбаков в зале, как назло, не было, а обращаться с расспросами к зашедшим выпить по стаканчику вина городским стражникам северянин посчитал делом заведомо бесполезным.
Покончив с печеным моллюском и салатом из морских водорослей, Мгал плеснул себе вина из кувшина и попытался представить завтрашний разговор с Джадуаром, от которого он, после посещения порта, не ждал ничего хорошего. Разумеется, ему следовало взять с собой Бемса или Лив, дувианцы разбирались в кораблях не в пример лучше него, но после беседы с Вогуром северянину хотелось побыть одному, и он даже обрадовался, когда увлеченные красноречием Рашалайна товарищи не выразили особого желания идти вместе с ним. Рассказ барра, как это ни странно, произвел на Мгала значительно более тягостное впечатление, чем на Гиля. В душе чернокожего юноши он пробудил надежду на то, что соплеменники его все еще живы, северянина же заставил всерьез задуматься о неуязвимости захватнических планов Белого Братства.
Повествование Вогура о внезапном нападении отряда Белых Братьев на его деревню в мельчайших подробностях совпадало с тем, что довелось некогда услышать северянину от Гиля. Однако захват деревни был лишь началом злоключений чернокожего борца. Далее Вогур рассказал о том, как, отделив взрослых мужчин от остальных жителей селения, их, словно стадо овец, гнали от одной захваченной деревни к другой. И в каждой имелись запасы пищи и воды, везде был приготовлен кров и вырыты отхожие места. Вогур не помнил случая, чтобы кому-нибудь не хватило куска черствой лепешки или глотка мутноватой воды. Он никогда больше не видел своих соплеменниц, но, слушая рассказы женщин с белой, желтой и бронзовой кожей, хорошо представлял себе их судьбу. Их гнали на восток точно так же, как и мужчин-барра, и конец пути был, скорее всего, точно таким же. Мужчин, разбив на десятки, расселили по чужим деревням. Вогура, например, с девятью товарищами поселили в деревне хинтов, тоже разоренной и покинутой своими прежними обитателями. Кроме барра там жили зуты, груанты и осколки еще пяти-шести покоренных Белым Братством племен.
