— Скажите, Илья Александрович, а это что за линия?
— Эта? Вы сразу схватили суть, профессор! — радостным тоном ответил мой великолепный дядюшка. — Это я проложил курс вашего корабля.
— Нашего?
— Ну, древнегреческого, я оговорился, простите.
Тут все мы немедленно окружили стол, заглядывая через плечи Василия Павловича.
Через всю карту от места гибели корабля возле банки Марии Магдалины к берегам Крыма тянулась извилистая пунктирная линия. Дядюшка нанес путь затонувшего корабля так уверенно, словно сам был его капитаном две тысячи лет назад!
Мы все, конечно, совершенно опешили. Кратов смотрел то на карту, то на сияющее дядино лицо, явно не зная, что сказать. Наконец он неуверенно спросил:
— Но позвольте… Откуда же вы все это взяли? У вас есть какие-нибудь источники?
— Есть, — невозмутимо ответил дядя и, развернув одну из принесенных бумаг, громко, точно со сцены, прочел:
— «То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, то его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру…»
Он остановился, как актер, привычно ожидающий аплодисментов. Но мы совершенно ничего не понимали.
Это были стихи, найденные в цисте. Однако какая связь между ними и путем корабля на карте?
— Не улавливаете? — спросил Кратова дядюшка.
— Нет, — честно сознался тот.
— Да, ведь в этих словах ключ! — воскликнул метеоролог, потрясая над головой листком со стихами. — Это же точное описание циклона!
— Циклона?
— Ну конечно же! Смотрите: «То Наш корабль Нот бросал в лапы Борею, то его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру». Направление ветров меняется по часовой стрелке!
— Постойте, постойте! — пробормотал Кратов. — Я, кажется, начинаю…
— Понимаете? — обрадовался дядя Илья. — Это же совершенно очевидно. Перечитайте стихи: «Только Покинули гавань, где мы одержали победу, как быстровейный Зефир подхватил наш корабль…» Западный ветер для них попутный, так что он отзывается о нем хорошо: «быстровейный Зефир подхватил». А что происходит потом? «Утром Зефир передал нас в лапы Борея седого…» Западный ветер сменился северным, потом восточным. «Чтобы на третью ночь Евру жестокому стал наш корабль игрушкой…» Дядя, довольный, рассмеялся, потирая руки, и добавил: — Не знаю, конечно, каким он был поэтом, этот ваш стихотворец, не берусь судить, но метеонаблюдатель из него получился бы неплохой. Он совершенно точно передал смену ветров по ходу часовой стрелки, типичную для южной части циклона, перемещающегося с запада на восток.
Теперь мы смотрели на дядю Илью точно на кудесника, показавшего нам потрясающий фокус. Вы только подумайте: по каким-то слабым стихам восстановить след ветра, промчавшегося над морем двадцать веков назад! Разве это не чудо?
— Ваше открытие поразительно, дорогой Илья Александрович! — сказал Кратов, крепко пожимая ему руку. — Но простите мою назойливость, я все-таки не понимаю, как на основе его можно было восстановить маршрут корабля. Ведь вы установили только общее направление ветров, которые в это время менялись над морем…
— Расчеты, расчеты, дорогой профессор! — перебил его дядя Илья, потрясая пачкой листков, сплошь исписанных формулами и цифрами. — Математика — наука точная. Ведь каждая смена ветров отражалась на курсе парусного корабля. Западный ветер судно подгонял, восточный — мешал ему. Вы мне сказали, профессор, что, по словам Геродота, за день торговое судно проходило почти семьдесят тысяч сажен, — помните, я вам звонил? Но это в тихую погоду. Для шторма я рассчитал ее по дням, в зависимости от господствующего ветра. А пути весенних циклонов мы знаем. Так что все это сделано математически точно. Из Керчи, или, по-вашему, из Пантикапея, этот корабль выйти не мог: слишком близкое расстояние до места гибели получается. Да и вообще при сильном циклоне ему бы не выбраться из Керченского пролива, непременно бы напоролся на мели у косы Тузлы. Из Херсонеса это судно тоже не могло плыть: получается, наоборот, слишком длинный путь, чтобы в такой шторм его преодолеть за шесть дней. К тому же при сильном западном ветре судно непременно бы разбило волнами у мыса Меганом, возле Судака. Этого мыса и сейчас в штормовую погоду побаиваются капитаны. Остается одно…
Мы снова все, как по команде, склонились над картой. Пунктирная линия, обозначавшая путь корабля, начиналась от Феодосии.
— Феодосия… — задумчиво повторил Кратов. — Пожалуй, вы правы. Здесь проходила граница Боспорского царства. Дальше до самого Херсонеса побережье занимали тавры, а степные районы — скифы. Феодосия… А рядом Карадаг. Не о нем ли сказано в письме: «…в дикой и суровой местности на самом берегу Понта Евксинского»?
Неужели мы нашли место, где пряталась эта загадочная крепость Тилур, последнее убежище восставших рабов? И как необычно нашли: по стихам, с помощью моего дяди, метеоролога!
А он с видом человека, выполнившего свой долг, не спеша свертывал карту и складывал бумажки с расчетами. Потом убрал все в футляр и протянул его Кратову:
— Прошу вас, профессор, примите мой посильный вклад в археологию…
На следующий же день мы выехали в Карадаг. Василий Павлович раздобыл в одной из экспедиций грузовик — фургон с брезентовым верхом. Плыть морем в Феодосию на нашем катере он не разрешил.
— Постараемся найти какое-нибудь суденышко на Карадагской биологической станции, — обнадежил он нас.
Мы уложили в кузов акваланги, мешки с имуществом, сняли заднюю стенку фургона и, удобно улегшись на вещах, смотрели, как убегает назад дорога. Скоро скрылись из глаз белые домики Керчи. Потом и гору Митридат заслонили окрестные холмы. Вокруг расстилалась степь.
В стороне от дороги маячил большой покатый холм. Он приметен издали и так велик, что даже не верится, что создали его человеческие руки. Это знаменитый Золотой курган, могила безвестного скифского вождя. Даже сейчас, спустя десятки веков, когда земля на его вершине сильно осела, он достигает двадцати с лишним метров. Почти шестиэтажный домина!
Неподалеку от него виднелся второй курган, поменьше. Он называется Куль-Оба. Раскопав его еще в прошлом веке, археологи нашли богатое скифское погребение. Оружие, золотые сосуды и драгоценные украшения, положенные в могилу вождя, теперь выставлены в одном из залов Эрмитажа. Я видел их на снимках в книгах и решил непременно побывать в Эрмитаже, когда попаду в Ленинград.
С другой стороны дороги уходила к далекому горизонту целая вереница курганов. Их называют одним общим именем Юз-Оба, что означает в переводе «сто холмов». Это не могильники, а сторожевые курганы. С их вершины воины наблюдали, чтобы из степных неоглядных просторов не налетали внезапно на Пантикапей скифы на горячих, полудиких конях.
