Когда они остались вдвоем. Доктор встал из-за стола, прошелся по кабинету. Он был явно расстроен. Это он предложил переговорить с Марио и, поскольку затея не оправдала связанных с нею надежд, чувствовал себя виноватым. Перед всеми. Перед Ж.аном и Сьюзен, что отнял у них время; перед Марио, что поставил его в неловкое положение. Сам он не считал, что этот загадочный избранник Большого Мозга морочит им голову. Тут что-то другое.
Взяв стул, он сел напротив Марио.
— Мне показалось, — тихо начал он, — иногда вы как бы отключаетесь, пропадаете куда-то. С вами часто так?
Как ни странно, скандальный разговор у Доктора нисколько не испортил его отношений с троицей. Наоборот. Теперь он был посвящен в самую что ни на есть потаенную жизнь Нью-Беверли, и при нем в открытую обсуждались все дела и события, о которых сам он наверняка никогда бы не узнал.
Обменивались новостями обычно за обеденным столом на общем сборе. Но не только. Случалось, Марио оставался с кем-либо наедине, и тогда, непроизвольно яли делалось это умышленно, в знак особого доверия, с ним делились тем, о чем умалчивалось в присутствии других. Были, оказывается, у них друг от друга секреты, и не только сугубо личного, интимного свойства, а, что самое неожиданное, — связанные с Башней.
Удивила его прежде всего Сьюзен Маккали.
В тот злополучный день, когда они чуть не перегрызлись у Доктора, она перехватила Марио на пути к коттеджу. Вначале он подумал, что начнет утешать или постарается как-то сгладить — допрос-то учинили они. Ничего подобного! Накинулась на него, что та пантера. Во всем, видите ли, он виноват; с ним просто страшно рядом стоять — обязательно история. (Это он уже слышал). Не успел появиться — и кругом черт знает что творится. Вандал, варвар, разрушитель. Где пройдет, там пепелище. (Зачем тогда его сюда затащили?). Доктора пожалела: деликатнейший человек, умница, молиться на таких надо. За Учителя горой: талант, гений, он и так по ночам не спит. (Но что он им сделал?).
Другая женщина, наговорив такое, повернулась бы и ушла, унося с собой праведный гнев и распаленную гордыню. Только Сьюзен не относилась к тем, другим. Еще не закончив тираду, она уже поняла, что пересолила и переперчила… У нее хватило мужества вылить это варево и начать стряпать заново.
— Не принимай все на свой счет, — сказала она. — Мы все здесь посходили с ума. У нас нет другой жизни, только Башня. И если с Ним что случится — всему конец. У меня такое ощущение, что мы — Его частица. Нет, это не женская фантазия. Мне уже не нужны часы, сама чувствую, когда зовет, без сигнала. Я, кажется, знаю, почему мы стали психами. Это от Него. «С ним что-то творится — и с нами тоже. Догадалась давно, но молчу. Однажды он такое выкинул… Об этом никому, выслушай и забудь… Попросил алкоголя. Ну да, выпить. Хочу, говорит, вкусить человеческого безумия. Представь мое положение. В голове не укладывалось: чтобы я, да своими руками… Поклялась: не дам. Пусть выгонят, пусть что угодно — не дам! Требовал, угрожал, умолял. Уговорил, конечно… Ты ничего не почувствовал там, у Него? Усталости или сонливости, как при гипнозе? Чудище какое-то, что хочет внушит… Сама влила полтора литра виски. Это не так много, в Нем веса две тонны. Но страха я натерпелась… Что же, думаю, теперь будет? И больше всего боюсь: вдруг еще потребует, во вкус войдет. А потом вижу — обошлось вроде. Никто не заметил. И сам Он разочарован: гадость, говорит, пойло для кретинов, ничего другого, мол, он и не ждал. Я цвету, у меня праздник. Подхожу к зеркалу — и ахнула: седая прядь… Так вот, когда я скормила ему эти полтора литра, вернулась к себе, и чувствую — под хмельком, будто сама приложилась. Не веришь? Жан свидетель, он как раз зашел. Ты, говорит, сегодня прямо сияешь, а у самого ноздри разбежались, стал принюхиваться. Честное слово, принюхивался.
Марио поднял глаза на Сьюзен: где там седая прядь? Волосы спрятаны под голубой шапочкой, но он хорошо помнил, что никакой седины нет. Правда, она могла и подкрасить.
— Хочешь, зайдем сейчас к Жану, и я помирю вас? — горячо предложила она, словно воодушевилась на невесть какой подвиг. С боевого коня она с ходу спрыгнула в телегу миротворца.
Кажется, ее удивил ответ Марио.
— Мы не ссорились, — сказал он.
Если с кем и осложнились его отношения, так это с Доктором. Не очень-то приятно осознавать, что ты на подозрении, а Эгон Хаген буквально выслеживал его: ловил каждое слово, подмечал каждый жест. И это при его-то деликатности. Иногда он не успевал отвести взгляд и страшно конфузился. Как мальчишка, которого застали за шкодой. Он жалко улыбался, словно жаловался: вот видите, как неловко получается, вы уж извините, пожалуйста, я не хотел, почему бы вам самому не прийти ко мне и не сказать. Не ясно было лишь, каких признаний он ждал от Марио.
Для чего-то он затребовал его медицинское досье. И узнал об этом Марио от Полковника. Тот позвонил по телефону и поинтересовался, у кого он лечился — фамилию и адрес врача. Марио развеселился: выходит, здесь не все еще о нем знают, раз задают вопросы. Полковника это задело. «Нужно не мне Доктору». Тут уж было не до смеха. «Передайте, — сказал Марио, — врача у меня нет и не было, я никогда не болел». И это так, если не считать детской скарлатины и той больницы, куда его привезли, искусанного рыжим псом. Что это за больница — он уже не помнил.
Настал момент, когда он почувствовал потребность отвести с кем-нибудь душу, хотя бы посоветоваться. Раздражал Эгон. Злил Жан. Смущала Сьюзен. И в кармане еще лежал оранжевый конверт.
Было бы все проще и понятней, знай он, на какую свадьбу его позвали. Во имя чего он здесь? Он ждал сигнала из Башни.
…было все равно, как она справилась с его уходом — все еще расстроена или успела забыть. Но ждал удивления. Что подумает, увидев его в дверях? Обрадуется? Испугается? Не знал и не хотел гадать. Но что удивится — это точно. Замрет, может, вскрикнет. Удивленно вскинутые глаза. В удивлении полураскрыт рот. И все лицо удивленное. Он это увидит, если даже будет совершенно темно, он уже видел, подходя к дому, в котором почему-то не горел свет. Но отчего человеку страшно, когда в знакомом созвездии исчезает звезда? Ведь это так далеко…
Часы ожили в полдень, точнее — без пяти двенадцать. В такое время он никого еще не вызывал. Новый каприз?
Марио почувствовал всю значимость неурочного вызова, когда вышел из коттеджа. Пошел он не через боковой ход, как в первый раз, а через парадную. С крыльца увидел стоящих поодаль людей в голубых халатах. Они дружно повернулись, прервав разговоры, и молча рассматривали его, будто ждали какого-то события — вот что-то произойдет.
