Роллинг вновь опустил голову на руки.
— И подумать только, что я всему виной, — прошептал он.
— Вспомните о летящей «Патриции», — сказала Пат, ласково кладя руку на его голову.
— Наплевать, сэр!.. — подал голос полковник Нортон.
— Во-первых, вы хотели не этого, а во-вторых, миледи права… День раньше, день позже…
Мистер Ричард Конвэй смог только подумать: «Какие люди! С такими не страшно и умирать!..»
А между тем, умирать было страшно… И это почувствовали все обитатели лаборатории в следующие же наступившие дни, во время которых Роллинг проделывал бесчисленные эксперименты с гудящей все сильнее, как бы от распиравшего ее изнутри колоссального напряжения, «атомной башней»… После каждого такого эксперимента он возвращался и на вопросительные взгляды только качал головой. Он стал рассеян и часто задумывался, что, впрочем, решительно никого не удивляло, так как каждый понимал, что задумываться ему было над чем.
Угроза со стороны «Патриции», которую все приняли фаталистически, теперь еще более отдалилась и стала как бы нереальной, когда рядом, под боком, росла новая, еще более ужасная. И это понимал каждый, даже не сведущий в атомной физике… Было ясно, что эта новая опасность неотвратима, и если атомы стали самопроизвольно распадаться, то этот процесс, захватывая все новые и новые частички окружающей материи, должен неминуемо привести к какому-нибудь апокалиптическому катаклизму… В случае-же «Патриции» — мог быть элемент надежды, базирующийся на сомнениях в правильности расчетов и вычислений ученых.
А «Патриция» — все летела и летела к роковой точке встречи. Она выросла до размеров звезды первой величины и в последние дни заблестела ярче всех остальных светил на темном бархате неба. Между этими двумя угрозами, как между поднятым молотом и наковальней, копошилось 2 миллиарда живых человеческих существ…
Обитатели лаборатории вели тревожную жизнь приговоренных к смерти. Все как-то притихли и стали серьезнее, хотя давно уже примирились с перспективой всеобщего конца. Пат была грустна, и мистеру Конвэю трудно было понять, что именно придает выражение грусти ее лицу и усиливает и подчеркивает обычную горькую складку у ее губ: близкий конец, только что пережитая личная трагедия или же еще что-то, о чем мистер Конвэй боялся даже мечтать, подолгу не спуская с нее обожающего взора. Но теперь мистера Конвэя впервые посетил страх перед смертью… И он все чаще роптал на судьбу, безжалостной рукой комкающую его хрупкую надежду; ибо как ни был он скромен, но понимал, что короткое слово «Дик» — не могло быть ничего не значащим.
Что касается полковника Нортона, то первое время он выглядел самым жизнерадостным, шутил, немного даже бравируя опасностью, и видом своим подбадривал остальных, но, уладив все формальности с полицией по поводу одного разбитого автомобиля на дороге и двух трупов и составив доклад по начальству обо всех происшествиях, понемногу притих и он, продолжая жить в лаборатории, хотя многие важные дела настоятельно требовали его присутствия в Лондоне.
Даже старый одноногий ветеран выглядел несколько пришибленным, инстинктивно чувствуя недоброе, хотя расспрашивать ни у кого и ни о чем не решался.
Однажды Роллинг позвал всех в машинный зал и, войдя в него, все были поражены царившим там разгромом… Все машины и аппараты были отключены и всевозможные приборы валялись там и здесь бесформенными кучами… Ноги путались в беспорядочно перепутанных проводах. Атомная башня стояла одиноко, возвышаясь своей громадой под аркой магнита, холодно поблескивая блестящими частями, и казалось, что внутри ее работает мощный мотор… Все поочередно заглянули в окошечко в толстостенной свинцовой камере, где разгорался бунт крошечных атомов, отказавшихся повиноваться человеку и грозивших теперь всему человечеству… Только через очень темные стекла можно было глядеть в это окошечко, ибо сила светоизлучения была такова, что ее не выдержал бы глаз.
— Вы видите материализованный сгусток энергии, которой достаточно для того, чтобы смести с лица Земли весь Норвич, как была сметена Хирошима, — сказал негромким голосом Роллинг. — И концентрация и конденсация этой энергии непрерывно и очень быстро растет за счет разрушения все новых и новых ядер…
— Ядер чего же, наконец?! — спросил мистер Конвэй.
— На этот вопрос я ответить не могу. Может быть, даже ядер кислорода или водорода, или еще какого-нибудь элемента, содержащегося в обычном воздухе… Может быть, чего-нибудь другого… Может быть, меди или железа…
— Но почему здесь, рядом с этим сгустком энергии, как ты его называешь, — продолжал свои расспросы мистер Конвэй, — почему здесь не чувствуется никакого повышения температуры?
— Энергия, которую мы видим, — находится в состоянии, до сего времени неизвестном нашей науке… Как вода может быть в различных физических состояниях — твердом, жидком или газообразном, так и энергия имеет несколько состояний. До сих пор эта энергия еще не сублимировалась ни в теплоту, ни в свет, ни во что другое. Момент этой сублимации и будет роковым, ибо тогда энергия произведет свою разрушительную работу.
— И когда этот момент наступит? — довольно безразлично поинтересовалась Пат.
— Ни когда он наступит, ни под влиянием чего до сих пор еще не наступил, ни почему он наступит — ни на один из этих вопросов никто из людей ответить не сможет…
— Весело… — буркнул полковник, все время молчавший.
— А скажите, сэр, нам в этой комнате не грозит опасность от радиоактивности? Помнится, я читал, что это самая отвратительная штука…
— Пока не грозит, — быстро взглянув на стоявшую неподвижно, прислонившись к стене, Пат, ответил Роллинг.
— Не грозит, ибо нас защищают толстые свинцовые стенки камеры, куда заключен этот сгусток. Кроме того, я обезопасил эти эксперименты одним изобретенным мною средством. Но повторяю и подчеркиваю — пока…
Все молчали, думая каждый по-своему, но об одном и том же. Роллинг, принудив себя улыбнуться, высказал вслух эти мысли:
— Итак, господа, мы имеем выбор… Умирать ли нам от радиоактивности, сгореть в сумасшедшей жаре, задохнуться ли без воздуха, распылиться при взрыве или быть расшибленными в лепешку свалившейся кометой… Такими богатыми возможностями, поистине, никто до этого времени не располагал…
— Я предпочитаю просто застрелиться, — мрачно сказал полковник.
— И очень глупо, — нервно возразил мистер Конвэй, — я предпочитаю дышать до тех пор, пока мое дыхание не будет перехвачено посторонней силой…
